СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ

Мы продолжаем рассказ об удивительной жизни Арнольда Мери-ветерана войны, Героя Советского Союза, которому сейчас почти 89 лет и которого власти Эстонии судят по надуманному обвинению в депортации мирных граждан. С ним беседует Ксения Фокина.

Была ли оккупация?

в: Вы - свидетель вхождения Эстонии в состав СССР. Что это все-таки было?

о: Все заявления об оккупации- тенденциозное упрощенчество. Это не значит, что не было никаких признаков оккупации. Они были. Но дело не в этом. Я видел все своими глазами. В 39-м году думающей части населения Эстонии было понятно: надвигается мировая война, нас она не обойдет. И весь вопрос в том, на чьей стороне будет воевать Эстония. Фашиствующих было немного. Подавляющее большинство эстонцев представить себе не могли, что будут сражаться на стороне Германии. К немцам было однозначное отношение: это 600-летние поработители.

В 39-м году меня призвали в эстонскую армию. Служил я в автотанковом полку. Вскоре оказался в военном госпитале. А там, по договору о взаимопомощи, лежали краснофлотцы. И тут осуществилась моя давняя мечта- от советских людей узнать, что на самом деле происходит в СССР. И вот все дни, что я был в госпитале, я сидел у краснофлотцев и болтал с ними обо всем. Эта неделя произвела в моем мозгу переворот.

К лету 40-го года атмосфера накалилась. С одной стороны, был договор с СССР, с другой-начали приезжать прове-рялыцики в немецкой военной форме. Мы в тот момент были в военных лагерях. Вдруг отменили увольнения, ужесточили режим. 21 июня по лагерю пополз слух, что на башне Длинный Герман вместо эстонского триколора поднято красное знамя.

Началась суета. Я должен был узнать, что происходит. Взял велосипед на плечо, спустился через болота в город. В общем, ушел в самоволку. И весь день переворота провел в Таллине.

На весь город я насчитал 4-5 танков, которые стояли на больших перекрестках. Людей были тысячи, с лозунгами: "За прочный союз с Советами", "Против заигрывания с фашистами" и так далее.

Это было летом, а осенью 40-го эстонская буржуазная армия была преобразована в 22-й корпус Красной Армии, И я вернулся дослуживать.

На войну - пассажирским поездом. С боями

в: Как началась для вас война?

о: Когда напал Гитлер, мы были в летних лагерях на юго-востоке Эстонии. Сразу же получили первое боевое задание-занять оборону по берегу Финского залива. Потом объявили: корпус выступает под Псков. У кого были грузовики, поехали по одной дороге, у кого лошади-по другой. А у нас не было ни того, ни другого, поэтому мы отправились на фронт пассажирским ленинградским поездом. Сели. Первый звонок. И тут подскакивает ко мне политрук роты и говорит: немедленно вылезай, там 20 человек пополнения. Они в вагон не помещаются. Возглавь их и при первой возможности поезжай догонять нас.

Выхожу, собираю оставшихся, поезд уходит, а я думаю: что же мне делать? Ведь нет никаких документов. Вижу: на перроне появляется парторг нашего батальона Игорь Лукин. Я к нему. Он говорит: у меня совершенно случайно в кармане осталось несколько командировочных бланков, но печати нет. Поехали по городу искать печать. И появился классический шпионский документ. На бланке батальона связи командировочное предписание с печатью зенитного дивизиона. Я сразу и не сообразил, что мне вмазали.

6 июля мы двинулись первым же поездом в Ленинград. В дороге много было приключений. Нас бомбили, мы растаскивали завалы, дрались с бандитами в Кохтла-Ярве. Доехали через два дня до Ленинграда. По радио уже объявили: ожесточенные бои на псковском направлении. А если говорили об ожесточенных боях," это означало, что на самом деле Псков уже сдан.

В ленинградских штабах никаких следов нашего корпуса не нашел. Вечером добрался до вокзала, но моих бойцов там не было. Подходят три мужичка в голубых фуражках. "Вы кто?" - "Такой-то".-- "Все понятно. Вот вы-то нам и нужны. Госбезопасность". Вся моя команда, оказывается, уже у них.

Посмотрели командировочное и, заподозрив в нас переодетых, немецких парашютистов, всю ночь разбирались. А были мы в форме эстонской армии. Когда все выяснили, нас вместо фронта решили отправить на военно-пересыльный пункт, где формируются новые части. Подумав, я решил: положение критическое. Ведь меня могли принять за дезертира. Я должен был вернуться в часть.

Все ребята решили идти со мной. Ночью мы бежали и самым ранним поездом-в Новгород. Стали искать своих, останавливали все машины и спрашивали: не видел ли кто солдат в такой форме, как наша. И вышли на их след. Оказалось, они на станции Дно. Поехали через Старую Руссу. Там бомбежка. Помогали растаскивать горящие вагоны. И тут нас снова пытаются арестовать голубые фуражки. На этот раз за нас вступились железнодорожники. Они с НКВД разговаривали только на матерном языке. Мол, когда нас бомбили и взрывали утром, вас тут не было, а вот они работали. Мы их вам не отдадим, идите к такой-то матери. Отбили нас в общем. Через день мы прибыли в Дно. Там в штабе меня связали по телефону с комиссаром нашего батальона. "Мери! Откуда?" Я говорю: "Прибыли в полном составе, даже шесть человек отставших присоединились". Выслали за нами грузовик, прибыли в батальон. Меня назначили командиром взвода.

"Уползаю в кусты умирать"

в: И сразу в бой?

о: А как же?! Стрельба началась в полутора километрах от нашего корпуса. Я подумал, что это русские приняли наших ребят за немцев-форма-то была у нас эстонская. Но, подкравшись поближе, отчетливо услышал немецкую речь. Кинулся было предупреждать штаб, но тут же понял: если не принять бой, штаб уничтожат за считанные минуты. Немцев нужно было задержать хоть на полчаса... А под соснами солдатики наши мечутся в панике. Я говорю им: единственное спасение-задержать наступление немцев. Уложил их на поляне.

Сколько, было немцев, не знаю. После двух-трех атак на нас обрушили минометный огонь. Одним из первых же разрывов я был ранен в руку. Продолжал отстреливаться. Через час - второе ранение: два осколка в правую ногу. Потом еще один снаряд: пробило грудь. Но боли я не чувствовал. Приготовил наган, чтобы штыком не добили немцы. Ну а тут на подмогу подоспел строевой батальон. Потерял сознание. Получается, что немцев мы все-таки сумели сдержать.

Ближе к рассвету меня доволокли до госпиталя. Помню,, как хирург зондом проверял глубину ран. И снова немцы, бомбежка. Меня на носилки-и на вокзал. Нас, раненых, погрузили в вавагон. Трое суток поезд пробирался между двумя фронтами в Морино. Вагоны обстреливали из пулеметов. Не было еды, питья, медикаментов. В общем, живыми доехали только четверо. С нами был майор с перебитыми лодыжками. И вот во время одной стоянки он выбрался из вагона и прокричал нам: "Уползаю в кусты умирать".

в: А как вы получили звезду героя?

о: В Старой Руссе ко мне заявились работники трибунала и прокуратуры. Сообщили, что я принят в партию и мне должны вручить правительственную награду. Думал, ну, наверное, Красную звездочку или медаль "За отвагу" заслужил. Но при награждении имеет значение не сам подвиг, а его результат. В этом было все дело. Под Псковом шли бои огромного значения. Немцы пытались расширить коридор, пробитый на подступах к Ленинграду. От этих сражений зависела судьба города. Сопротивление Красной Армии оказалось более организованным, чем предполагал Гитлер.

В общем, не прошло и года с тех пор, как я стал советским гражданином, а меня представили к награде. Середина августа 41 -го года. В госпитале в Кинешме пришел ко мне комиссар батальона и заводит странный разговор: "Что за фамилия такая- Мери? Что она означает?" Я говорю: "море". Рассказал ему, что во время эстонификации в начале 20-х годов право носить эту фамилию было вьпеуплено отцом моего двоюродного брата, Леннарта. Так государство зарабатывало деньги: кто хотел оставить свою эстонскую фамилию только за собой (а у большинства эстонцев были немецкие фамилии), должен был заплатить в казну кругленькую сумму. И комиссар спрашивает меня: "Авоз-можно, что в эстонской армии есть еще один Арнольд Мери?". Нет, говорю, голову даю на отсечение. "Тогда разрешите поздравить вас..." -ну и так далее.

Процесс над многополярным миром

в: Ведь ваш двоюродный брат, о котором вы упомянули, после распада СССР девять лет был президентом Эстонии. Почему он не вступился за вас, когда начались все эти суды?

о: Я не знаю, заступался он или нет. Мы очень разные люди. Когда Леннарт родился, я был в Югославии. Когда вернулись в 38м, он учился за границей. Разные характеры, разное мировоззрение, разные принципы. Впервые мы с ним встретились в 60-м году. Кое-что я принципиально не принимал в нем. И это даже не политические взгляды.

в: Процесс над вами, судя по всему, затягивается. Долго будут вас мучить всеми этими заседаниями?

о: Шоу возобновится только...

...обследование, потом сезон отпусков. Даже если они захотят сказать "гм", это займет 2-3 месяца. Чувствую я себя неплохо, но у меня рак легких, и он тянуть до бесконечности не будет...

То, что я даю сейчас это интервью, означает одно: я остаюсь в строю. А это редкое счастье, когда человеку в 89 лет удается оставаться в строю. Потому что все, что происходит, я воспринимаю как часть очень серьезных процессов. И процессы эти мало отношения имеют ко мне лично. Мои "судьи" выполняют определенную задач)-. Ведь Эстония находится в авангарде тех сил, которым поручено доказать: вся история Советского Союза-это преступление.

В республике было несколько процессов по делам о так называемой депортации, которая трактуется здесь как геноцид. И мой суд как раз должен продемонстрировать руководящую роль компартии в геноциде эстонского народа. Это один из фронтов борьбы между однополярным и многополярным мирами. А Эстония - в ряду прихлебателей, которые ратуют за однополярный мир. Вот и работает она, доказывая преступную сущность коммунизма. А я под руку подвернулся.

Источник: Газета "Известия" от 27.04.08 Статья Ксении Фокиной "Последний герой Эстонии".