В.А.Анфилов Ф.И.Голиков

На грани катастрофы

Первый налет вражеских бомбардировщиков был самым тяжелым и весьма неприятным во всех отношениях для авиации западных приграничных округов. Не говоря уже о большом уроне материальной части, было нарушено управление военно-воздушными силами приграничных округов. Вследствие этих причин советские летчики не могли немедленно нанести ответный удар. Более того, нарком обороны лично предупредил около 5 часов утра всех командующих фронтами или их заместителей о том, чтобы советская авиация "самовольно границу не перелетала"'.

Наши военно-воздушные силы четко поставленных задач не имели, а ответного удара по аэродромам противника наносить не разрешалось. Поэтому, поднявшись после первого налета противника в воздух, авиационные части примерно после часового полета в зоне ожидания сажались на свои аэродромы. Воспользовавшись этим, противник продолжал их бомбить. В течение дня военно-воздушные силы приграничных округов потеряли около 1200 самолетов. Только Западный фронт (22 июня приграничные округа были переименованы во фронты: Ленинградский, Северо-Западный, Западный, Юго-Западный и Южный, как и предусматривалось планом стратегического развертывания) потерял 738 самолетов (38% своей материальной части), 528 из них, в основном новых типов, было уничтожено на земле. [239]

Немецкие бомбардировщики первые бомбы сбрасывали весьма расчетливо, имея точные данные об аэродромах приграничных округов полученные ранее воздушной разведкой. По передовым аэродромам противник наносил удары с бреющего полета группами в 6-18 самолетов. Этими ударами и была уничтожена почти вся авиация, базировавшаяся вблизи границы.

Потеря почти всех самолетов 9-й смешанной авиационной дивизии на аэродромах оказала такое психологическое воздействие на ее командира Героя Советского Союза, депутата Верховного Совета СССР, генерал-майора авиации С.А. Черных, что он бежал из своего соединения и был обнаружен только 26 июня в Брянске.

Не смог перенести таких потерь и командующий авиацией округа "В 17 часов 22 июня, - сообщил в Москву начальник управления пропаганды Западного военного округа Лестев, - в своем рабочем кабинете покончил жизнь самоубийством командующий ВВС ЗапОВО генерал-майор Копец И.И. Предположительная причина самоубийства - малодушие, вследствие частых неудач и сравнительно больших потерь авиации. Командование воздушными силами принял генерал-майор Таюрский".

Вот в такой трудной и сложной обстановке, когда противнику удалось завоевать господство в воздухе в первые же часы войны, вынуждены были сражаться советские летчики.

В то же время, когда первая "волна" германской авиации пересекала незримую границу нашего воздушного пространства, открыли огонь тысячи орудий и минометов по пограничным заставам, районам расположения войск, штабам, узлам связи и оборонительным сооружениям на глубину до 25 км. Тем временем диверсионные группы, засланные в наш тыл, взрывали и захватывали мосты, разрушали узлы и линии связи. Артиллерииская подготовка, за редким исключением, была короткой, так как надобности в длительной не было.

В 3 часа 5 минут войска группы армий "Север" под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба перешли в наступление. "Сопротивление на границе, - записано в журнале боевых действий группы армии, - было очень незначительным. Противник был застигнут врасплох". Все пограничные мосты в полосах наступления 16-й и 18-й армий и 4-й танковый группы были захвачены неповрежденными.

В первый же день подвижные соединения этой группы продвинулись на глубину от 40 до 60 км. "Этот прорыв, - подытоживается в журнале боевых действий за первый день, - удался благодаря тому, что пригранич [240] ные позиции противника либо оборонялись очень слабо, либо совсем не были прикрыты".

Та же картина отражена и в журнале группы армий "Центр", которым командовал генерал-фельдмаршал фон Бок: "Противник на всех участках застигнут врасплох... Мосты через Западный Буг взяты нашими войсками... Сопротивление в Бресте оказывается, главным образом, в крепости… Общая оценка обстановки: наше наступление явилось полной неожиданностью для противника. Против заблаговременно подготовленного планомерного и продуманного отхода противника говорит тот факт, что нами захвачены все мосты, которые оказались неповрежденными".

Последнему факту германское командование придавало особо важное значение, рассчитывая окружить и уничтожить наши войска западнее рубежа рек Западная Двина, Днепр, не дав возможности им отходить в глубь страны. Этот расчет исходил из учета уроков похода в Россию наполеоновской армии в 1812 г., когда русское командование не позволило французам окружить и уничтожить свои войска в одном генеральном сражении, как планировал Наполеон.

Однако на западном направлении 3-й и 2-й танковым группам удалось продвинуться в первый день до 60 км в глубину и положить начало из районов Сувалки и Бреста будущему окружению войск Западного фронта в районе западнее Минска.

Примерно также развертывались события в первые часы войны и в группе армий "Юг", которой командовал генерал-фельдмаршал фон Рун-дштедт. "В 3 часа 15 минут 22 июня,- отмечается в отчете 1-й танковой группы (кстати, 2-я танковая группа, по воспоминаниям Гудсриана, перешла в наступление в эти же минуты), - пехота начала наступление. Противник ошеломлен внезапностью. Вначале он не оказывал никакого сопротивления. Важнейший мост у Соколь захвачен неповрежденным. Переправа через Буг проходила спокойно. Пехота забралась на высоты восточнее Буга и достигла сильно укрепленной позиции, не встретив при этом никакого сопротивления. Противник, кажется, захвачен врасплох"^. В донесениях из штабов групп армии в генеральный штаб указывалось, что "в некоторых местах русские были захвачены спящими в своих квартирах и казармах, и во МНОГИЙ случаях русские командиры оказались беспомощными перед лицом нападения".

советские войска на всем фронте от Балтики до Карпат были застигнуты вторжением германских вооруженных сил на земле и в воздухе врасплох.

А как отражают положение дел на фронте 22 июня пожелтевшие страницы наших архивных материалов? [241]

После получения директивы о приведении войск в полную боевую готовность в штабах военных округов спешно принимались меры к тому, чтобы довести этот документ до армий, танковых и авиационных соединений. Они могли еще поднять войска по боевой тревоге и принять ряд мер по повышению готовности к отражению агрессии, если бы над ними не висело, как дамоклов меч, пресловутое требование "не спровоцировать". Поэтому все распоряжения передавались шифром, с соблюдением строжайших мер предосторожности, драгоценные часы и минуты затрачивались на техническую обработку документов. Вследствие этого к началу артиллерийской и авиационной подготовки противника удалось поднять лишь отдельные части и подразделения, а основную массу воинов приграничных округов этот ураганный огонь застиг в постели. Война была начата не провокацией, как представлялось Сталину, а ударом огромной силы.

О положении войск приграничных округов к началу вторжения немцев убедительно свидетельствует журнал боевых действий Западного фронта: "22 июня 1941 г. около часа ночи из Москвы была получена шифровка с приказанием о немедленном приведении войск в боевую готовность на случай ожидающегося с утра нападения Германии. Примерно в 2 часа- 2 часа 30 минут аналогичное приказание было сделано шифром армиям. Частям укрепленных районов предписывалось немедленно занять укрепленные районы. (Заметим, что этого они так и не успели сделать.) По сигналу "Гроза" вводился в действие "Красный пакет", в котором находился план прикрытия государственной границы. Шифровки штаба округа штабами армий были получены слишком поздно. 3-я и 4-я армии успели расшифровать их и сделать кое-какие распоряжения, а 10-я армия расшифровала это распоряжение уже после начала военных действии".

Получив с трудом некоторые сведения о нападении немцев из штабов армий, Военный совет Западного фронта отдал войскам следующий приказ: "Командующим 3-й, 10-й и 4-й армиями. Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: поднять войска и действовать по-боевому.

Павлов. Климовских. Фоминых".

На документе отметка; "Отправлен 22 июня 1941 г. 5 часов 25 минут"

Нет оснований утверждать, что этот документ дошел до исполнителей, так как ночью проводная связь была выведена из строя засланными [242] в наш тыл диверсантами и вражеской агентурой, а радиостанции на узлах связи разбиты ударами немецкой авиации. В результате этого войска Западного фронта, не управляемые вышестоящими штабами, в первые часы 22 июня самим ходом событий втягивались в сражения.

Примерно то же самое происходило на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах. В 6 часов 10 минут Военный совет Северо-Западного фронта направил наркому обороны шифровкой донесение: "В 4.00 22.6.41 г. немцы начали боевые действия. Военно-воздушные силы противника бомбардировали аэродромы Виндава, Паневежис, Шауляй, Ковно. Обстреляны артиллерией Паланга, Таураге, Калвария. Танки противника наступают - Таураге. Пехота наступает - Шаки, Виштынец и Кальвария... Отдал приказ контратаками выбросить противника и пленить. (Вот ведь какой настрой-то еще был в начале войны!) Наши военно-воздушные силы в воздухе. До получения вашего приказа границу не перелетать... принял меры, чтобы бомбить противника, не перелетая границы...

Кузнецов. Кленов. Диброва".< /p>

По мере поступления хотя и не отражающих еще реальную картину сведений из войск оптимизм у командования Северо-Западного фронта постепенно угасал.

Получив сведения о том, что с границы на восток в панике бегут группы безоружных красноармейцев, находившихся на строительстве оборонительных сооружений, начальник штаба фронта генерал Кленов направил телеграмму командующему 8-й армии генералу Собенникову в 7 часов 15 минут 22.6.41 г.; "Сегодня из Риги в Шауляй будет доставлено машинами 10 тысяч английских винтовок и 2 миллиона к ним патронов. Вооружайте стройбаты, оружие давать только безусловно преданным бойцам".

Из этого документа явствует, что, во-первых, с оружием в округе дело обстояло неблагополучно, если в первые же часы войны со складов в войска направляется иностранное оружие, а не отечественное. Во-вторых, местное население, из которого в основном были сформированы строительные батальоны, в большом количестве было против насаждаемых им советских порядков, а поэтому и считалось неблагонадежным. А это не могло не осложнить действия советских войск на территории Прибалтики.

В 9 часов 35 минут Кузнецов и Диброва докладывают Тимошенко: "Крупные силы танков и моторизованных частей прорываются на Друс- [243] кеники. 128-я стрелковая дивизия большей частью окружена, точных сведений о ее состоянии нет. Ввиду того, что в Ораны стоит 185-я сд, которая еще не укомплектована, 179-я -- в Свенцяны также не укомплектована и ненадежна, так же оцениваю 181-ю сд - в Гулбэне, а 183-я сд на марше в лагерь Рига, поэтому на своем левом крыле и стыке с Павловым (Западный фронт) создать группировку для ликвидации прорыва не могу. Прошу помочь. Тильзитскую группировку противника буду бить контрударами: с фронта Телшяй, Повентис - 12-м мк, с направления Кейданы, Россиены - двумя дивизиями 3-го мк. 5-я тд на восточном берегу р. Неман в районе Алитус будет обеспечивать отход 128-й сд, а также не "допускать переправы противника на восточный берег р. Неман севернее Друскеники"

Чтобы представить, какова была боеспособность названных Кузнецовым соединений, находившихся на левом крыле фронта, и что можно было от них ожидать, приведем некоторые выдержки из представляющих большой интерес воспоминаний начальника штаба 29-го стрелкового корпуса полковника П.Н. Тищенко, в состав которого входили 179-я и 185-я дивизии.

Подробности необходимы, потому что они объясняют те обстоятельства, из которых рождались неблагоприятные события. Этот корпус создавался на базе литовских войск. В соединениях и частях русскими были лишь командиры, комиссары и начальники штабов. К личному составу проявлялось недоверие. 179-я сд находилась в лагерях в Свенцяны (80 км северо-восточнее Вильнюса), а 185-я сд - в лагерях в Ораны (в 70 км от границы). В этих дивизиях было самое разнообразное вооружение и преимущественно иностранных образцов - немецкое, бельгийское, шведское, чехословацкое. Личный состав носил форму старой литовской армии, кроме знаков различия. "Незадолго до моего приезда (он прибыл в штаб корпуса в Ораны 19 июня 1941 г.), - вспоминает Тищенко, - было арестовано около 300 человек офицерского состава из-за неблагонадежности. Кроме того, по информации особого отдела корпуса, были заготовлены списки на две с лишним тысячи человек сержантского и рядового состава, которые подлежали изъятию из частей корпуса, и вообще все материальные запасы находились в Вильно".

21 июня, вспоминает Тищенко, он вместе с командиром корпуса генерал-майором А. Самохиным был в Каунасе в штабе 11 -й армии, в которую входил корпус. (В конце апреля 1942 г, генерал Самохин, будучи уже командующим 48-й армией Брянского фронта, побывал на приеме у Сталина и на самолете возвращался на фронт. Пилот, плохо знавший навига- [244] ционную обстановку, посадил машину не в Ельце, где находился штаб армии, а в Мценске, у противника. При нем была полевая сумка с секретными документами, которые давали картину предстоящего в мае наступления войск Юго-Западного направления с Барвенковского выступа.) Тищенко стал свидетелем того, как "какой-то большой начальник, приехавший в штаб армии, устроил там разнос за то, что накануне в Даугавпилсе произвели затемнение города. Он приказал немедленно отменить это мероприятие". Вернувшись в штаб корпуса, Тищенко отпустил нескольких литовских офицеров на воскресенье домой в Вильнюс и Каунас. В 3 часа утра ему позвонил дежурный по штабу и доложил, что, по сообщению коменданта железнодорожной станции Ораны, был слышен сильный взрыв и что нарушена телефонная и телеграфная связь. Он сказал также об отсутствии связи и с Вильно и Каунасом и невозможности установить связь по радио с Ригой (штабом округа), которую постоянно поддерживал штаб корпуса.

Прибыв в штаб корпуса, Тищенко попытался связаться с Каунасом и Ригой, но ничего не вышло."Особых причин для беспокойства не было, - пишет он, - но почувствовал, что мне как-то не по себе. (Вот ведь как "зарядили" нас тогда сообщением ТАСС. -Авт.) Около 5 часов я услышал шум моторов самолетов и стрельбу в воздухе. В стороне от Ораны кружились несколько легких самолетов - истребителей и шла пулеметная перестрелка. Выяснить принадлежность самолетов было трудно, тем более, что мы еще не видели до этого самолетов противника. Конечно, в голове сидела мысль: "Не война ли это?", но другая мысль старалась опровергнуть подобное предположение. Я позвонил по внутреннему телефону командиру корпуса и доложил ему обо всем. Через некоторое время он пришел в штаб. Связь продолжала отсутствовать... Мы стали размышлять, что же нам делать, если на самом деле началась война. Боеприпасов в лагере не было, транспорт в весьма ограниченном количестве, запасов горючего также не было... А время шло, и мы дождались выступления товарища Молотова. Теперь все стало ясно".

Вскоре, продолжает рассказ Тищенко, поступило донесение от высланной на запад разведки. Западнее моста через Неман в районе Алитуса она встретила разрозненные группы пограничников, которые отходили на восток. До этого видели толпы невооруженных красноармейцев из строительных частей, возводивших оборонительные сооружения на границе и теперь бежавших в панике на восток. Мост через Неман никем не охраняется и не обороняется, донесли они. "Находясь в таком нелепом положении, не имея никакого плана действий на случай войны, находясь всего в 70 км от границы, - отмечает он, - мы понимали, что своей "обороной" без боеприпасов вряд ли мы принесем кому-нибудь пользу, кроме [245] противника. Перед нами встал вопрос об отводе своих войск к Вильно, ближе к своей базе. В то же время чувство дисциплины требовало, "чтобы на отход получить приказ начальства, а с ним нет связи... К вечеру, после непрерывных вызовов по радио, вдруг ответил штаб округа и передал короткую шифровку. В ней было сказано: "Командиру 29-го стрелкового корпуса. Отходить на Вильно, принимая все меры к недопущению восстания в частях корпуса. Кузнецов. Диброва".Этот приказ командующего округом и члена Военного совета, с одной стороны, дал нам внутреннее удовлетворение, подтвердив принятые нами решения, а, с другой стороны, опечалил нас - мы не предполагали, что в частях может быть восстание". Заметим, что, как он указывает дальше, попытки восстания и перестрелки между русскими и литовцами были 22 июня и в последующие дни, пока все местное население не разбежалось из частей корпуса.

Я привел эти длинные выдержки из неопубликованных воспоминаний Тищенко, хранившихся в Военно-историческом отделе Генерального штаба, лишь потому, что они воспроизводят общую картину состояния и деятельности командного состава тех соединений и частей, которые находились во втором эшелоне армий прикрытия в первый день войны. ...Такими силами, как 29-й стрелковый корпус, командующий Северо-Западным фронтом действительно не мог создать группировку войск для ликвидации прорыва 3-Й танковой группы генерал-полковника Гота на стыке с Западным фронтом.

Вслед за отходившими подразделениями советских войск по мостам через Неман проскочили и немецкие танки. Два моста у Алитуса и один у Меркине были захвачены противником. "Для 3-й танковой группы, - заметил Гот, - явилось большой неожиданностью то, что все три моста через Неман, овладение которыми входило в задачу группы, были захвачены неповрежденными... Захват трех мостов стал возможен благодаря тому, что нападение явилось полной неожиданностью для противника и что последний потерял централизованное управление войсками".

Овладев мостами, 3-я танковая группа начала переправляться на восточный берег Немана. Для нее открылся путь на Вильнюс (Вильно), который преграждали лишь отошедшие части 5-й танковой дивизии. К исходу дня соединения 11-й армии оказались расчлененными на части и, потеряв связь со штабами армии и фронта, неорганизованно отходили на Каунас и Вильнюс. При отходе все склады и боевая техника из-за невозможности ее транспортировки оставлялись врагу. Многие части в первый же день остались без артиллерии и боеприпасов. [246]

Не смог Кузнецов в трудных условиях обстановки, сложившейся в первые часы войны, организовать мощный контрудар силами 3-го и 12-го механизированных корпусов и по прорывавшимся на Шауляй соединениям 4-й танковой группы под командованием генерал-полковника Гепнера.

Вот как оценивал сложившуюся обстановку к исходу первого дня войны Военный совет Северо-Западного фронта в докладе наркому обороны, отправленному в 22 часа 20 минут 22.6.41 г.

"1. Противник развивает удар в двух направлениях: первое - Тильзит, Шавли силами до семи пехотных дивизий и двух моторизованных дивизий... 8-я армия дралась целый день против более чем вдвое превосходящих сил противника, при абсолютном господстве противника в воздухе. Противник стремительно развивает удар в северо-восточном и восточном направлениях, создавая угрозу не только 8-й армии, но и 11-й армии. Считаю: поражение противника на этом направлении в ближайшее время, чтобы остановить удар противника, может решить судьбу операции фронта.

Кузнецов. Кленов. Диброва"

Конечно, не по злому умыслу, а по незнанию истинного положения Кузнецов дезориентировал Тимошенко в том, что войска 11-й армии ведут упорные бои, когда в действительности они в расстроенных боевых порядках отступали, а местами - спасались бегством, будучи не в состоянии задержать 3-ю танковую группу на Немане.

На стыке Северо-Западного и Западного фронтов уже к исходу первого дня войны сложилась угрожающая обстановка.

Еще в более сложном и трудном положении оказались 22 июня войска Западного фронта, в полосе которого противник наносил главный удар, сосредоточив с этой целью наиболее мощную группировку войск и авиации.

Источник: В.А.Анфилов, Ф.И.Голиков. Загадка 1941 года. О войне под разными ракурсами. Москва, "Вече", 2005