Евгений Долматовский

Хочу познакомить читателей с письмом, которое прислал из Умани незнакомый мне Александр Лаврович Данильченко (улица Крупской, дом 2). Он вспоминает, как в 1948 году ездил в село Небеливка, что близ Подвысокого, на родину своей жены. Письмо невелико, всего из трех фраз, причем вся история изложена вообще-то в одной фразе:

"И вот, как собрались все родственники, это было у сестры Устины Гребенник, хата ее в конце села, я взял свой баян и начал играть и спрашиваю, почему плачете, война давно кончилась, надо веселиться, и вот они начали мне рассказывать, какие там были бои, как действовали партизаны и всегда собирались у ихней хаты, и в этих партизанах был один молодой немец, его звали Ганс Олесцак, и он так хорошо играл на аккордеоне, как вы, но в одну ночь предатели донесли, что партизаны здесь, и наутро появились немецкие танки, но Ганс не дрогнул, он надел немецкого генерала мундир и вышел к ним навстречу, но тут же его встретила гитлеровская пуля, и он погиб, и хату сожгли, но люди и соседи похоронили Ганса на огороде, об этом знают старожилы и соседи, где жила Устина Гребенник, а сейчас живет ее дочка Лида.

Слава Гансу-тельмановцу!"

Вот какое было письмо! Некоторые детали в нем неправдоподобны, а все-таки придумать такую историю невозможно.

Обратимся к документам.

В фундаментальном научном исследовании "История городов и сел Украины" в статье о Подвысоком упоминается, что там в годы Великой Отечественной в партизанском отряде, которым командовали майор Суський, а после его гибели - Николай Стройков, воевал антифашист Ганс Олесцак. Он возглавлял группу бывших солдат вермахта - немцев и словаков.

Я связался с Николаем Стройковым, проживавшим в городе Ельце, и получил от него пожелтевшую копию отчета о деятельности партизанского отряда. Оказывается, [235]

отряд этот возник в августе 1943 года, насчитывал поначалу лишь восемь человек и первой его базой было село Небеливка. Запомним: та самая Небеливка, где проживают родственники Александра Данильченко и где на огороде похоронен молодой немец, так хорошо игравший на аккордеоне.

В отчете рассказывается, как производилась раскопка оружия, зарытого в лесу окруженцами, как рос отряд за счет бывших военнопленных и местных жителей, как партизаны осуществили свое первое нападение на противника - отбили стадо коров, угоняемое гитлеровцами на запад. Этих коров раздали затем жителям сел, расположенных вблизи Зеленой брамы.

Следующим было нападение на штабную машину немцев.

В отряде уже 30 человек. В нем, как в войсковой части, заведен "Журнал боевых действий". Записи в этом журнале ведутся с похвальной регулярностью.

Вот запись от 9 ноября 1943 года: "Прибыло пополнение в количестве десяти человек со станции Помошная, из них один немец - Ганс Олесцак, который помог в вооружении, привез их на автомашине и снабдил большим количеством консервированного питания и боеприпасами. Люди, прибывшие со станции Помошная, до розыска отряда двое суток жили в лесу. Грузовая машина была уничтожена".

Запись событий следующей ночи: между селом Теклиевка и Новоархангельском уничтожено три грузовых автомашины, одна легковая, в которой был взят железный сундук с документами штаба немецкой части.

Множатся ряды партизан. Возрастают и масштабы их боевых дел. В отчете фигурируют уже трехзначные цифры. Вот вновь появляется имя Ганса Олесцака:

"7 января 1944 года взято в плен около 300 человек. Чехи и словаки согласились перейти на нашу сторону. Командовали ими партизаны Ганс Олесцак и Борис Рачкован".

"13 января 1944 года в село Борщевая вошел немецкий обоз, был окружен и разбит, в качестве трофеев взято: подвод - 37, лошадей - 80, винтовок - 45, патронов - 14 800 шт., ручных пулеметов - 3, пистолетов - 20, походных кузниц - 2, одна походная сапожная мастерская. Фашистов убито 43. С нашей стороны убитых 2 чел., ранено 4. В бою отличились Федор Кондрашев и Ганс Олесцак..."

О том, как пришел Ганс в партизанский отряд, рассказала в своих воспоминаниях партизанка Валентина Михайловна Кривонос. [236]

На станции Помошная, где она проживала у своих родителей с начала 1942 года, молодые ребята объединились в подпольную группу. Конспирируя свои встречи, придавали им видимость гулянок. Подпольщики распространяли сводки Советского информбюро, накапливали оружие, приступили к диверсиям на железной дороге и в депо. Воспроизвожу рассказ Валентины Кривонос: "Рядом с домом, где я жила, стоял другой двухэтажный дом, в котором жили немцы и чехи - шоферы, которые возили на фронт и в части оружие, горючее, питание и др.

К нам в дом стал приходить Ганс Олесцак. Он познакомился с моей младшей сестричкой на улице, говорил, что она похожа на его сестру, напоминает ему его дом.

Портрет Ганса Олесцака: рост средний, спокойные голубые глаза, светлый волос, яркое очертание губ, прямой нос. Характер мягкий, добрый. Тогда ему было лет 20-22. Отец - рабочий, мать - домохозяйка, сестра Эрика - 16-17 лет, брат Эрвин -15-16 лет. Ганс любил музыку, немного играл на аккордеоне. Он часто приходил к нам в дом в свободное время, сидел и молчал... Он немного знал чешских, польских и русских слов, а я - немецких. Стали с ним знакомиться, рассказывали о нашей жизни до войны, он - о своей семье и своей жизни. Ему очень нравилось, когда его называли русским именем Ванюша. Ганс рассказывал, что его отец - антифашист, потому им пришлось сменить местожительство при приходе Гитлера к власти. Отец не разрешал ему поступать в гитлерюгенд, поэтому он находится в рабочей команде как неблагонадежный.

Он нас очень стеснял, мы жили в одной комнате, здесь же плита, на которой готовили; первое время стеснялись при нем кушать, так как часто приходилось кушать такие вещи, что в настоящее время считаются несъедобными. Мы рассказывали ему о нашей жизни до войны, к чему он относился с недоверием, так как видел, настоящую нищенскую жизнь и не мог себе представить, что мы жили кое в чем лучше, чем они. Со временем мы к нему привыкли и все делали, не обращая на него внимания. Когда ко мне приходили ребята, он затевал с ними разговор. Ребята первое время относились к нему враждебно и на меня сердились, что я не могу его отвадить, но моей маме он понравился, расположив ее к себе тем, что он с большой любовью рассказывал о своей семье, часто ей помогал по хозяйству, даже пол подметал, а когда мама угостила его нашей едой (как-то достали, верней, выменяли ячневой муки, и мама [237] испекла печенье), он стал приносить свой паек и просил маму готовить кушать всем. Мама не соглашалась, но он очень просил, и мама уступила, говоря: все равно это наши продукты.

Как-то я пришла домой очень расстроенная. В этот день увозили в Германию нашу молодежь, почти детей. Я упала на постель и стала плакать от всего виденного горя и своего бессилия. В это время пришел Ганс, я набросилась на него, ругая и проклиная фашизм. Я такая была страшная в своем гневе, что Ганс убежал. Когда я немного успокоилась, у меня родилась мысль, что он может пойти и рассказать своему офицеру: он же немец. Но страха не было, так переполняло душу горе.

Вечером пришел Ганс, встретили мы его настороженно, а он стал оправдываться перед нами, как будто хотел оправдаться за всю Германию. Стал просить, чтоб мы помогли ему остаться человеком, он сделает все, что мы от него потребуем. Тогда Александр Полтавчук дал ему пачку листовок и сказал, чтоб он разбросал их по селениям, где будет проезжать. Он это сделал, радовался и говорил: вот если бы узнал отец, он был бы рад, но писать ему об этом нельзя..."

Представьте себе, читатель, Помошную - большую по тем временам железнодорожную станцию и поселок при ней. Разрозненные группки комсомольцев, оставшихся по разным причинам и обстоятельствам на оккупированной территории, действуют на свой страх и риск, ища связи с партизанами. Они не имеют единого руководящего центра, не зарегистрированы в Украинском штабе партизанского движения, не получают ни от кого директив и заданий. Они просто по велению сердца выполняют свой комсомольский долг, долг советских людей, действуют подчас неуклюже, но в высшей степени благородно.

В послевоенные десятилетия открываются все новые и новые истории, подобные той, которую рассказала Валентина Кривонос. Ячейкой подпольной борьбы с фашизмом могла быть одна семья, несколько семей, проживающих по соседству, школьные товарищи.

Юноши и девушки, родившиеся при Советской власти, воспитанные на ее справедливых принципах, незаметно даже для самих себя оказались подготовленными к беззаветной борьбе. Их борьба с фашистскими захватчиками и была в конечном счете выполнением задания Коммунистической партии. Не на час, не на день - навсегда полученного. [238]

Нельзя не восторгаться, не гордиться, не преклоняться перед верностью и беззаветностью воспитанных партией мальчиков и девочек.

Особой отличительной чертой иных подпольщиков - я делаю это заключение на основе ряда примеров - были непреклонность и бесстрашие. С какой-то легкостью (порой трагически оборачивавшейся беспечностью) иные подпольщики балансировали на острие ножа, словно из них вынули тот механизм, который где-то в таинственных глубинах подсознания управляет инстинктом самосохранения...

Но вернемся в Помошную.

Деятельность помошненских подпольщиков привлекла к себе внимание полиции и гестапо. Ребята стали замечать слежку. Потянувшаяся было ниточка к партизанам оборвалась, не завязавшись. Позже узнали: ближайший партизанский отряд был в те дни блокирован противником и вел тяжелейшие бои.

Ожесточились местные полицаи. Был арестован верный друг юных подпольщиков, работавший мастером в железнодорожном депо, немец-антифашист Герман Мюллер. Он помогал "запарывать" паровозы, поставленные на ремонт, похищал из вагонов и передавал подпольщикам оружие. До ареста ему верили. Но сумеет ли выдержать тюремные пытки?

(Я хочу успокоить читателей: Мюллер не подвел своих советских товарищей, выдержал все испытания. Ныне Мюллер живет в Карл-Маркс-Штадте, улица Ясвенга, дом 53. Буду в Германской Демократической Республике, непременно к нему заеду.)

Не страхом, а необходимостью сохранить подпольную группу объясняет Валентина Кривонос принятое самими подпольщиками решение: покинуть Помошную, пробираться к партизанам Зеленой брамы. Уход сразу всей группой будет слишком заметен - полицаи и гестаповцы могут догнать, а выбираться по одному еще опасней, да и сохранится ли группа в этом случае?

У кого-то из ребят, работавших в депо, возникла дерзкая идея: уговорить Ганса Олесцака увезти подпольщиков из Помошной в его крытом грузовике.

Как раз в эти тревожные дни к группе присоединилось несколько малознакомых молодых людей, попавших под наблюдение гестапо. Им тоже необходимо было скрыться.

Уговаривать Олесцака не потребовалось: он же давно обещал Валентине и ее друзьям "сделать все, что надо и как [239] надо". Такое скорое его согласие показалось подозрительным и усилило тревогу. А Ганс тем временем готовился в дорогу: загрузил крытый кузов своей машины ящиками с патронами и консервами, под носом у часовых перетащил в нее из других машин оружие.

Ненастной ноябрьской ночью (как раз накануне 26-й годовщины Октябрьской революции) подпольщики стали выходить на окраину Помошной. Туда должен был подъехать Олесцак. Долго его ждали. Опять сомневались: "Неужели подведет?"

Наконец из темноты выкатилась машина. Поехали к другому условленному месту - забрать новых товарищей, с которыми еще не успели как следует познакомиться. Те собирались медленно. Опять пришлось ждать. Некоторые вообще не пришли, а ночь уже на исходе. Отправились в рискованный путь не в полном составе.

Весь остаток ночи и целый день ехали по рокадной дороге, в почти непрерывном двустороннем потоке немецких автомашин - попутных и встречных. Сидели под брезентом с оружием наготове. Кто-то высказал тревожную догадку: "Машину Олесцака, вероятно, уже ищут". Свернули на проселок.

Погода была типично ноябрьской - дождь со снегом. Маскировка неплохая, но плохо для ориентировки на малознакомой местности. Заблудились. Выслали разведку. Разведчики долго не возвращались. Ребята стали нервничать. Новички готовы были расправиться с Гансом - он-де во всем виноват. Старые его друзья не допустили этого.

Разведчики вернулись, так и не разыскав партизан. Посовещавшись, подпольщики решили продолжать поиски. Однако не все согласились с таким решением: пятеро из "новеньких" объявили о своем намерении вернуться домой. У них отобрали оружие, и они ушли...

Вскоре возникла новая неприятность, можно сказать, даже беда: испортилось что-то в моторе. Всю ночь, не зажигая света, прокопались с ним. Под утро Олесцак все же оживил свою машину. Заехали в глубь леса, подальше от дорог. Нашли оплывшие уже окопы и траншеи 1941 года. Весь запас оружия и патронов перетащили туда, свой автоковчег сожгли и опять занялись поисками партизан. Ориентироваться в лесу эти люди - преимущественно железнодорожники - не умели. И все же кто-то из них обнаружил свежий след на траве. По нему набрели на землянки, таившиеся в густом кустарнике. [240]

Из землянок выскочили незнакомцы в старых красноармейских шинелях, наставили на нежданных гостей винтовки. Начались расспросы, похожие на допрос: "Кто такие? Откуда? Зачем пожаловали?" Появление здесь молодых людей с неблизкой станции Помошная, да еще с шофером-немцем выглядело почти фантастикой. Ребят повели в село Небеливка. Там выяснилось, что они попали не в тот партизанский отряд, в который рассчитывали попасть. Но им и здесь были рады. Привезенные ими боеприпасы и оружие были очень нужны. Нуждался отряд и в пополнении личного состава. Омрачал всеобщую радость только шофер-немец. К нему отнеслись с подозрением, что вполне объяснимо. Комсомольцам из Помошной на первых порах пришлось защищать его.

Ну, а дальнейшее известно из документа, копию которого прислал Николай Стройков. С начала января 1944 года Ганс Олесцак активно участвует в боевой деятельности партизан. С самодельным рупором выходит он "на передний край" и призывает своих соотечественников бросить оружие, не издеваться над населением, не жечь дома, не умирать напрасно за Гитлера. Впервые услышав взволнованную речь Ганса Олесцака, немцы замерли от неожиданности, даже стрельбу прекратили. Зато потом каждое его слово встречали ураганным огнем.

Свидетельства Александра Данильченко и Валентины Кривонос, пришедшие ко мне разными путями, совпадают. 15 января в Небеливке отряд был окружен карателями, имевшими на вооружении пушки и минометы. Шесть часов длился бой, кровавый и неравный.

Олесцак со своей немецко-словацкой командой находился на краю села, в доме Гребенников. Он, как и его товарищи, не дрогнул перед карателями. Партизаны выстояли в этом бою, но понесли тяжкие потери. Погиб и Ганс Олесцак. Семья Устины Гребенник похоронила его на огороде.

Такова легенда о немце-тельмановце. В ней только про генеральский мундир явная фантазия, а все остальное - правда!

Я побывал в селе Небеливка.

Прах Ганса перенесен теперь в центр села, и конусообразное надгробие высится рядом и в одной ограде с братской могилой партизан.

Удалось встретиться со свидетелями и участниками последнего боя. В Небеливке помнят немецкого товарища, говорят о нем душевно, вспоминают всякие житейские [241] случаи, связанные с тем, что Ганс смешно путал русские слова

Колхозники Небеливки, несмотря на страдания, которые причинили им немцы, резко отделяли от оккупантов Ганса и тех солдат вермахта, которые перешли на нашу сторону и находились у него, как шутили в селе, на перевоспитании. Его называли "наш Ганс", командир партизанского отряда не раз говорил ему: "Быть тебе в будущей Германии секретарем комсомола, не забудь тогда пригласить нас в гости!"

Попытки найти семью Ганса в ГДР и ФРГ оказались безуспешными. Некоторые партизаны считают, что все из-за того, что фамилию немца записали неточно - он не Олесцак, а Олесцаух... Возможно...

Евгений Долматовский. Зеленая Брама. Документальная легенда об одном из первых сражений Великой Отечественной войны. Издание второе, дополненное. Москва, Издательство политической литературы, 1985.

При перепечатывании материалов сайта активная ссылка на сайт обязательна!

Copyright © 2003-2009