Алесь АДАМОВИЧ, Янка БРЫЛЬ, Владимир Колесник

Я из огненной деревни

часть 3

Главы из одноименной книги. Полностью на белорусском и русском языке книга вышла в Минске, в издательстве "Мастацная литература" в далеком уже 1975 году.

"...Идешь, идешь, идешь, идешь, слышишь, тут треснет, дак ты в другую сторону. А они в лесу ловили, по болоту... По грязи идешь, по пояс, барахтаешься, чебохаешься, а бо-о!.. Не дай божечка! Говорили: "Будем раз в день есть, только бы из болота вылезти..."

(Из рассказа Анны Тарасевич, деревня Иканы, Борисовского района, Минской области.)

То, что в сорок первом, в сорок втором годах было только началом, обрушивалось на людей как страшная неожиданность, в сорок третьем, сорок четвертом стало жестокой повседневностью.

Человека гонят, выживают из деревни, поселка - в лес, в болото. Потом идут на охоту. На женщин, на детей охотятся.

Звери идут облавой на людей.

Рассказывает Ганна Павловна Бурак из деревни Лисна, Верхнедвинского района, на Витебщине.

"...В лесу мы там с неделю просидели. Муж говорит:

- Поедем мы ближе к дому. Там один сосед, говорит, переехавши, дак они в деревню ходят, картошки приносят, зерна приносят, мелют, болтушку варят, лепешки пекут. Вот и мы, говорит, поедем туда.

Ну что я, я ж одна не упруся, что я сделаю одна с детьми? Ну вот, наложили воз сена, повез он, и дочка поехала с ним.

- Я, - говорит, - пойду домой, може, принесу картошки!

Ну вот они поехали, а я осталась так с детьми своими. Приехал, последний воз сена наложили. Он мне говорит:

- Нехай ребяты едут со мной, а то последнее будем забирать, дак некуда будет им сесть...

А по озеру идти - уже было верховодье по льду, вода большая.

- Ноги, - говорит, - замочат, а где они тогда будут сушить, негде будет сушить.

Ну, а я думаю: неужели ж он, чтобы хуже, хочет? Я взяла этих ребят, усадила ему на сено, они и поехали. Он говорит:

- Приедем, сгрузим, а тогда или я, или Клавдя к тебе приедем.

Ну, вот они и поехали, а я осталась. Жду, жду, жду - их нетути. И солнце зашло - все нет, и темно стало - все их нет. Я уже - в панику, плачу. Что уже, значит, давно нетути, что уже их нет. Пошла к соседу, стала рассказывать. Они говорят:

- Ясно, что их нет, уже их немцы уловили, там бы они не сидели.

Ну и вот утром, чуть свет, прибегает этот мой старший хлопчик ко мне. И говорит:

- Мамка, нас немцы уловили. И дедушку уловили, говорит, и Витю, и там, говорит, Кузьму с ребятами уловили, старуху одну... А я это пришел, потому что нашли двух коров и приказали одну корову мне вести, а другую - другой девочке. Ну, я, говорит он, думаю: "Буду вести корову до болота, а тогда за сани привяжу, а сам - в лес". Едем тихонечко, немец назад не глядит. Привязал я эту корову за сани и - ходу, в кусты, и побежал. И эта де;вочка побежала за мною. Побежал, говорит, под дерево, а повалился, и лег...

Отец мой был глухой, а меньший хлопчик говорит ему:

- Дедушка, а нашего Шурки уже нетути.

И плачет. А немец говорит:

- Не плачь, мальчик, завтра будет и Шура вместе, и мамка будет, все будете вместе...

Ну и вот, говорит, он очередь из автомата пустил, этот немец, как раз в ту сторону, где они лежали, в то дерево. Если б, говорит, на одну четверть ниже, он бы, говорит, убил бы его. Две пули попали в ту сосну. Ну, тогда они уже постреляли и поехали, а он, хлопчик, знал, что там, на острове, двое мужчин копали землянку себе, ну, вот он и побежал туда: може, их там найдет. Прибегает туда, а они, говорит, коней выпрягши, покуривают в преспокойности. А он как закричит им:

- А, дядечки, скорей будем утекать! Уже немцы, говорит, уловили и повезли и дедушку, и Кузьму, и ребят!..

А они скоренько запрягли, один, говорит, дядька взял его к себе на сани, в ноги ущемил, и, как могли только кони бежать, так они их гнали. Выскочили на озеро. Уже на середине озера, и тут немцы следом на озеро выехали и начали из пулемета по ним стрелять. Но уже их не доставали, только осколками, льдом обсыпали их. Тогда немцы выехали к берегу, поставили автомат... не, пулемет и стали по ним стрелять. Но уже их не доставали, они уже далёко были.

Ну и вот, они приехали к нам, и так он ко мне пришел и рассказал, что там случилось.

Тогда я соседям говорю:

- Ну, раз их уже сегодня уловили, то завтра нас уловят. Они сюда придут.

Ну, так и получилось. На зорьке они пришли к нам, эти немцы. Нас много там собралось. Ну, не могли никак вопрос решить. Один говорит:

- Поедем на озеро, на Лиснянское.

А другой говорит:

- Не!..

Ну и довалтузились, уже солнце стало всходить, уже на озеро не выедешь: видно, немцы все равно убьют. И тут слышим из-за горы шорох какой-то. Изморозь большая была и шорох большой. А людей много, не добиться толку никак. Кричат:

- Тише, тише! Хоть узнать, что это!

Вот тогда несколько хлопчиков побежали на гору, и я побежала на гору, и мой хлопчик, этот большой, побежал на гору. Ну, человек нас десять и побежало. Только мы на гору взбежали - и тут, под нами, такой густой, густой сосняк, И тут немцы. Идут из-под горы. Мы тогда закричали и руками замахали этим, что уже немцы, немцы... И они как стояли под горой, так и пустились вдоль болота. А мы по горе побежали. И вот мы по горе бежали, а уж немцы бежали за нами и стреляли, а мы все бежали. На мне был полушубок надет, я расшпилилася, и полы эти махалися, и пуля попала мне в полу, разрывная. Тут вырвало клок. Я тогда полушубок сняла и кинула. Все равно я с ним никуда не убегу. И у кого были там какие котомки с сухарями - все покидали. И побежали в том, в чем стояли. Прибежали к одному озеру и говорим:

- Или кругом болота обегать, или через озеро?

А я говорю:

- Не, побежим лучше прямо через озеро. Карасино называлось. Пока будем путаться - тут они нас и настигнут. Вот. Так перебежали мы уже это озеро. Я первая побежала, и за мною все побежали. Вышли на проталину. Это дело было перед Пасхой, проталины были. Стаём. Обтираемся, потому что с нас вот льется со всех. И вдруг нам наперед едут немцы на паре коней. А куда ж нам деваться? Вперед идти - тут лес редкий совсем, они нас тут убьют. Назад идти - там стреляют, и люди кричат, жгут их, дым столбом идет. Прямо страх невозможный! Куда деваться? И вдруг глядим - лежит от нас так вот ёлка лохматая, сваленная в болото. Я говорю одному мальцу:

- Давай под эту макушку ляжем, ты с одного боку, а я - с другого.

А там еще мальчишки были... Во, такой ельничек был, дак они его подняли, и под низ полезли, и там сидели. А мы с тем мальцом - под верхушкой: он с одного боку лег, а я - с другого. Одна только кофта была, оставшись, у меня, притом красная, и платок на голове теплый был. Я сняла платок с головы и накрыла вот так плечи, чтоб не видно было, что красное. И руки голые, и голова голая, и коленки голые. Чулки съехали, некогда было подтянуть. И так в снег легла, в этом снегу я лежала... И целый день мы отлежали. И вот они, когда подъехали к нам, эти немцы, - остановились. Ну, мы думаем, теперь тут будет наша смерть... Слезли с саней и начали глядеть, есть ли следы. Хорошо, что никуда мы с этой проталины не сбежали. Поглядели они, поглядели - нетути нигде следов обратно, погеркали по-своему, вытащили папиросы, закурили, запахло ихними этими сигаретами, и сели на поле: от нас, може, метров триста отъехали и сделали засаду. Коней распрягли, огонь развели, выстрел дали. А мы лежим, ни с места, никуда нельзя сойти. И они нам видны. Ну, и вот мы лежали целый день. Как не стреляют, тогда мороз начинает у нас пробегать по спине, как только выстрелят - так сразу жарко-жарко станет, будто кипятком кто-нибудь обварит. Ну, и вот так лежали полный день, пока солнце. Солнце зашло. Тогда они коней запрягли, выстрел дали и подались. А мы встали, и руки - что грабли, и ноги уже - просто движения нетути!.. В снегу отлежать босыми-голыми ногами...

Ну, и мы тогда пошли уже ребят собирать. Стали этих ребят собирать, стали кричать им. Которые близко были, те поприбегали, а мой, как сбежал обратно, назад, через озеро, то прибился к чужим людям, и уже там и был. Я стала кричать во все горло. А на меня кричат:

- Не кричи, а то придут немцы и всех поубивают!

А я говорю:

- Нехай идут - мне уже все равно жизнь неинтересна, я уже, говорю, одна осталась. Нехай, говорю, идут.

Ну, немцы не услышали, не пришли к нам.

А мы пошли уже тогда обратно, поглядеть, где они уже это нас... Где кинули мы своих коней, повозки. Выходим уже тогда по следу, след в :лед.

Да. Только на гору взошли, слышим - в болоте опять какой-то шорох.Захрустел этот хворост. Мы опять поразбегались по лесу, куда кто. Слушаем. Слышим - говорят по-нашему.

Тогда обратно в кучу собрались туда, в болото. А там с Великого Села три человека... Не, два. Один - из нашей деревни, а два с Великого Села, что близ Освея: Семен Вельский с сыном. Ну, тогда мы пришли к ним, поговорили, как кто откуда уже шел, а про еду ж - и не толкуем. Двое суток ничего во рту не было. И ни у кого - ничего. Этот человек говорит, Вельский:

- У меня есть гороху пригоршни две.

Дак он нам по горсточке всем разделил тот горох, и вот мы тот горох съели и пошли туда, где мы бросили все свое. Приходим туда - кони убитые, сани поломанные, подушки все распущенные - белый весь чисто лес! У кого было сало в кадушках - все пооткрыто и этой отравой пересыпано, и пакетики эти с мухами нарисованными от той отравы валяются. А люди все убитые, постащенные в груды, облитые бензином и так горят, как настоящие дрова, аж скворчит! Ну, вот, и мы тогда там побыли...

Вопрос. А люди это из вашей деревни?

- Отсюда были, со всего сельсовета были съехавшись. Вот. И все там погибли. Ну вот, тогда мы уже идем - пойдем ближе к дому. Идем один за одним - это в след, человек десять, и слова ни один не говорит. Надо остановиться - тогда я за тебя возьмусь, а ты за другого, за третьего - так все и останавливаемся. Послушаем - нигде ничего не слыхать. Тогда толкнешь один другого по очереди, так и пошли. Такой страх был, что не могли мы говорить, столько людей лежит, и все горят..."

А жителей деревни Городец, Быховского района, что на Могилевщине, звери ловили, используя другие "охотничьи хитрости". О том рассказывает Мария Гавриловна Ковалева. Она спаслась. И еще несколько человек.

А четыреста шестьдесят женщин, детей звери тогда настигли...

"...Ну вот, мы были в лесу. Как только немцы в село, дак тогды люди в лес убегают. А раз все подались туда. Тут Клёнье спалили - люди же боятся. Ну, и побежали все в лес: и детей, и курей, и свиней, и всех туда..."

Деревню Городец фашисты уже однажды пробовали убить. Тогда ее партизаны спасли. Об этом мы узнали от колхозного бригадира Петра Артёмова - бывшего партизана. Живет он в Студёнке.

Бойцы 425-го партизанского полка, когда им сообщили связные, что в Городце всех людей загнали в несколько хат и собираются жечь, бросились туда. Партизаны уже знали, сколько немцев и полицаев, где посты: "И потому не надо было рассредоточиваться по деревне". А командовал батальоном как раз местный житель Платон Цагельников. "Немцев - кого убили, кто удрал". Прибежали к тем хатам с заколоченными окнами, дверьми. Люди сначала боялись откликаться. А вдруг все еще немцы в Городце, может, их это голоса...

На этот раз Городец спасли, вырвали жителей почти из огня. Испытав такое, люди в другой раз по тревоге сразу перебрались в лес.

"...Живем там,- продолжает свой рассказ Мария Гавриловна Ковалева,- в Городец же ходим бульбу копать. Взять что-нибудь, хлеба испечь. Хаты ж стояли. На жерновах где-то намелешь, придешь ночью в Городец, испечешь и - ношу назад, в лес. Ну, и так вот... Тут одного изловили:

- Где люди?

- Где ж люди - в лесу.

Он и привел туда. Ну, как привел, они давай брать баб. Некоторые поутекали, а некоторых - побрали. Ну, и в Городец. И Гуту, и Селибу, и беженцев. Беженцы тут смоленские и всякие... А мой хозяин утек, и я утекла. Ну, утекли, в болоте сидим... А немцы дали, словом, сестре моей коня и - иди, зови всех. Пусть живут спокойно дома.

- Ну, вот, Манька,- говорит моя сестра,- поедем домой, мы в хате уже, я печь истопила, детям картошки напекла, детей спать уложила.

Ну, мы едем, одёжу взвалили, едем. Ага, холодно было: на Покрова, осень. Ну, едем домой и сейчас, как выезжаем из леса - тут уже люди стоят. Людей вывели уже. Тех, что заперты были: побрали их, привезли раньше, чем нас, тех людей. Как только мы подъехали, немцы нашего коня забрали - и сюда, во двор. А нас - в этот табун. А моя сестра:

- Аи, пан, а киндары? Киндары, а боже ж мой, а где мои киндары?!

А они в хате. Подводит ее к нам, к нашей хате:

- Быстро, быстро!

Немец так. А женщина, что ездила по одёжу, эта кричит... Четверо или пятеро у нее было детей. Она кричит:

- Ма-а-ама, веди детей!

Мать ее вывела детей. Она из хаты, а моя сестра в хату, а сестрины дети на печи спят. И он повел нас.

Вопрос. А сестра осталась в хате, с детьми?

Вопрос. А сестра осталась в хате, с детьми?

- Ага, И еще некоторые женщины остались в хате. Ну, ладно. Прогнали нас в конец села. Сюда вот, как едешь, во, из Быхова, где остановка там, сюда пригнали. Сейчас пригнали, ну, и тут поставили. Поставили, ну, и стой тут. Боже ж мой, дети кричат. Ага. Они пошли на другую сторону улицы и сейчас - раз, выстрел! А эти дети: а-а-а-а! - кричат. Дак одна смоленская баба - четверо детей у нее - дак она говорит:

- Деточки, чего вы кричите, постращают и пустят.

Ну, тут мы уже:

- А бабочки, а любочки, а что делать, куда погонят?

- Никуда не погонят, - говорит полицай, - поубиваем, попалим. Все вам!

Ну, и тут, во, они еще раз выстрелили.

- Ком, рус, ком, ком, ком в хату!

Вогнали нас сюда, в хату эту. Там в этой хате, пола не было. Когда бомбежка была, еще раньше, дак мы выдирали полы. Думали: "Поедем в лес и отсидимся, а война кончится, дак приедем, дак хоть землянку какую из тех досок сделать". Пола там не было. Ну, и нас - сюда. И очередь - р-р-р-р!.. Из пулемета в двери. Кого убили, кого ранили. Дверь заколачивают и поджигают дом этот.

Там один говорит:

- Тетка Манька, ходи, во тутко светится.

Ямка такая, картошку сыпали:

- Светится! Дай-ка будем драть эту землю.

А я уже ранена. Вся вот так в крови. Босая. Покров, снег уже, а я босая. А боже ж мой! Давай мы так колупать, давай. Да уже в полутьме, так вот на смеркании.

- Лезь, чего не лезешь!

Я полезла. И вылезла. И он за мной. Дак я как вылезла, поползла до ямки - там когда-то кирпич делали. Дак я ямками, а там на огород, а там - двор, я - туда. Боже ж мой-собака!.. Ну, раз собака -- я на город и ползком, ползком... Стожок стоял - я под этот стожок...

Лежу и вдруг слышу - пулемет: тр-тр-тр! Немцы. Думаю: ну, все. Оттуда вылезла, а тут помирать уже буду. Я слышу, кричит Марфочка та:

- Лю-ди! Идите домо-ой, паны-ы зовут!

Вопрос. Это они заставили кричать?

- Заставили. Взяли и повели. И приказали: "Зови всех людей!"

И она кричит:

- Людейки! Идите домой, паны зовут!.."

У гитлеровских "охотников" были помощники-полицаи, за их собачью службу прозванные народом "бобиками".

Рассказывает Вольга Павловна Громович из Клинник, Докшицкого района, Витебской области.

"...Мы все собрались и поехали в лес. В лесу сидели там. Тогда приехали эти немцы. Тут один был полицай из нашей деревни. Двое было их. Сейчас они прискочили... Знали, где мы схоронились. Прискочили:

- Езжайте домой, вас никто трогать не будет. Не сидите в лесу. Они вас трогать не будут, только те будут убивать семьи, которые в партизанах. А других никого не будут убивать.

Это Харченок был. Кастусь, он помер уже... Войнич Макар был. Это они нас агитировали, чтобы мы домой приехали. Если б мы в лесу были, то, може, и остались бы живы. Но они от нас не отстали, пока мы домой не собрались.

Приехали мы домой, а тут уже немцы наехали в нашу деревню. Двое у нас было в партизанах. Дак сразу их семьи забрали.

Сидят девчата, собравшись, на улице. Тут пришел власовец и спрашивает:

- Тут Сушко Юлия есть?

Никто ничего - молчат. Тогда она сама говорит:

- Есть.

- Ах, это вы?

- Я.

Так она сама. Ее погнали родителей, дак она не хотела одна оставаться.

- Выходи!

И еще спрашивает:

- А Сушко Зося?

- Есть.

Девки эти уже большие. Они ночь просидели на том дворе, и вот раненько, часов в пять, гонят их. Как раз около нашей хаты, сюда, на луг. А там пуня (Пуня - сенной) стояла. Как раз мамин родной брат забран был. Мама моя, как увидела его, так и обомлела.

- Мамочка,- говорю я,- нам всем так будет. Поубивают - ничего не сделаешь. Гады нашли, то побьют уже...

Повели их туда, где постройка стояла, загнали в ту постройку. Сначала убили их, а потом запалили эту постройку. Из автомата убили. Только три раза провели.

В то утро они как раз и выбрались от нас.

Пришел власовец за лошадью. А там моя тетя была. Били ее и не добили. Она в положении была. Живая еще была. Около купели (Купель (диал.) - небольшой пруд) там лежала. Власовец этот пришел за лошадью, а она говорит:

- Детки мои, за что ж вы меня били, за что ж вы нас били? Семейку мою всю перебили и мужа убили. Добейте вы уже и меня, чтоб я на этом свете не была.

Вот так... Так во."

И тот "бобик" -а немцы еще не уехали - пошел заявил, и один пришел, добил ее. Тетю мою.

Убили, коней позапрягали, собрались и поехали.

А мы уже тогда пошли смотреть, где кто есть. Може, где кто жив.

Живого никого не оказалось. Только одна она была, выползла и ее убили.

Воду мы носили... Известно же, горят люди! Гасили мы их. Одежу кое-какую собирали, на кладбище занесли их и похоронили.

Вот и все.

Мой папа тоже на огороде был. Убили.

Взяли сундук большой, собрали, что от них осталось, в тот сундук - и на кладбище завезли..."

Человек, на которого обрушился фашистский "новый порядок", обживает лес. Роет и обживает норы, спасаясь от зверья в гитлеровских мундирах.

Октябрь" № 9. за 1974 год

При перепечатывании материалов сайта активная ссылка на сайт обязательна!

Copyright © 2003-2009