Алесь АДАМОВИЧ, Янка БРЫЛЬ, Владимир Колесник

Я из огненной деревни

часть 6

Главы из одноименной книги. Полностью на белорусском и русском языке книга вышла в Минске, в издательстве "Мастацная литература" в далеком уже 1975 году.

Чингисханы с телеграфами

"...Я буду так рассказывать. Мы жили: свекор, свекровь и золовка. У золовки уже дети были, и у меня дети были. Свекор запряг коня и нас отвез в лес. А свекровь осталась одна-одной в хате. Сама она осталась, потому как была уже старая и немощная.

Поехал свекор из лесу поглядеть, а ее уже в хате нема...

А они взяли ее да бросили в колодец, небольшой такой был. Живую. У нее была вот тут, в голове, дырка пробита, как она головой упала. И они, какие были у нас в хате шмотки, все в тот колодец покидали: и постилки, и польта, и подушки - все на нее покидали в колодезь. И такое было бревно дубовое, дак они им сверху те шмотки притиснули, чтоб они не всплыли. И была повозка такая, два по два колеса, дак они всадили ее туда, в колодезь, а тогда взяли и землей замуровали - нигде ничего не видно, одно колесо торчит...

Три недели пролежала, как один день. В воскресенье ее бросили и в воскресенье мы ее откопали".

Ганна Капшай, деревня Погулянка, Речицкого района, Гомельской области.

"...Это было рано, их еще немцы стреляли на постелях. Одного, Денисова Макара, семнадцать раз стреляли - в ноги, в руки, пока это насмерть убили. И всех остальных стреляли не сразу. Убивали, чтоб больше мучился".

Алина Степанова, деревня Ровное, Шумилинского района, Витебской области.

"...Маму мою, свекровь, перехватил в окне. И как начал обухом бить!.. Она до этого под печку забилась и там сидела до самого вечера. А потом в окно полезла, удирать. А он - обухом. Топором, обухом в плечи. Она завалится, поднимется, а он снова..."

Устинья Волкова, деревня Жары, Ушацкого района, Витебской области.

"...Меня три раза на ступу клали. Плечи мои были черные, как котел. Видели люди. Ну, такая была ступа, где раньше крупу толкли. А они ту ступу перевернули, тебя грудью на нее положат, а руки назад, накрест, и бьют. Три раза клали и били. "Где партизаны?" Загнали нас в хату. Передо мною шесть человек убили. Что они ни делали, на ступу положат, головой к порогу. Вырезали тело... Железо раскаляли и прикладывали... Шесть человек убили передо мной. Годов по пятнадцать-шестнадцать. "Партизаны! Вы нам спать не даете!" И били...

Я чуть живая была. А когда уже опомнилась, гляжу: разбегаются люди, хаты горят..."

Мария Гладыш, деревня Мосар, Ушацкого района, Витебской области.

"...Из нашей деревни поймали девушку. Они над нею надругались. На кладбище потом нашли ее. Уже неживая лежит и конфета... в зубах... А другую убили в саду. Вот так лежит---навзничь, присыпана,-после мы осмотрели. Платье все порвано на ней..."

Ганна Дядела, деревня Видоки, Верхнедвинского района, Витебской области.

Старухе, которая это рассказывала, за восемьдесят годов, она лежала в кровати, уже совсем немощная. Дочь ее Барбара Ясюкевич и соседка Наталья Подгайская, которые хорошо помнят те дни, уточнили шепотом про ту конфету... Бабуся не смогла сказать: по душевной деликатности или из-за уважения к памяти бедной мученицы.

"...Как она кричала! Все млели. Тут же вот, в байне (баня- диал.) был такой большой гвоздь, сантиметров, може, двадцать. Дак они взяли тот гвоздь да ей в груди... Самокованным гвоздем - в груди...

А тетку мою на штыках подняли..."

Ганна Грибовская, деревня Латыгово, Верхнедвинского района, Витебской области.

"...А еще и до боя издевались: и вилами пороли, и ногами ходили, и били - ой!.. Детей малых били, по живым ходили... А некоторые знали, что немцы яйки любят, несет которое дитя ему яичек да просит, чтоб не убили. А он как даст ему ногою, дак оно и перекувыркнется - и с ногами по нему пошел..."

Мария Скок, деревня Павловичи, Слонимского района, Гродненской области.

Так фашистские варвары терзали, мучили, истязали людей. Не всегда убивали "примитивно" - душили, затаптывали до смерти, жгли. Эти звери пользовались и первоклассной современной техникой.

Были мины.

Рассказывает бабуся Акушевич Александра Наумовна, деревня Столпище, Кировского района, Могилевской области.

"...Там было человек двести из разных деревень. В камере. Со мной две девочки, племянницы. А наши самолеты налетели. Дак немцы нас и заминировали. Постреляли и заминировали.

А я была неубитая. Ранена в обе ноги. В одну попало, и эту переломало. Дак я притворилась как убитая. Так вытянулась. Кровь на мне - тех, что убиты...

Один нас стрелял из автомата, а другой светил. А потом поглядели, что все убитые, и принес это... И кладет.".. А я думала, это, може, какая бляха, - я ж не знала, что это мина.

Ну, мы уже лежим. И еще со мной было две, так само не убитые: одна женщина и моя племянница, меньшенькая. Женщина встала и говорит:

- Знаешь, они отступают!

. А я говорю:

-- Лежите молча. Будем молчать.

Дак она на чердак залезла.

Ну, а я уже лежала, пока наши пришли.

Слышу: двери открыли. Открыли, поглядели и пошли. Это уже наши - красные. Я стала ойкать, стала звать. Одна женщина с ними была, она через порог голову и говорит:

- Ой, оечки! Женщина живая!.. Мамаша, не становитесь на провод, у вас тут заминировано!

Они на порог взошли, заплакали. Наши уже. А я девочку разбудила, которая живая, меньшую. Она спала. Пять годов ей было. Наши ее позвали:

- Долечка, иди к нам!

А она:

- Отойдите, немцы! Вы мою мамку убили, я к вам не пойду. Дак солдаты ее взяли как-то через мину. Мина ж лежит!.. Я только слышу, что они говорят про это. Лежу и трясусь. Они говорят;

- Подай, мамаша, руки и скинь убитых с себя.

Как же я их скину!..

Один взялся за меня, а той взялся за этого, а третий снова за этого - и давай тянуть. Как потянет, дак эта нога, что переломана, - в эту мину, в этот провод. Как в провод, дак эта мина - хлоп! Разорвалась. Тех всех и поранило, трех. А я уже кричу:

- Ноги поотрывало!

Я воды прошу, а он говорит;

- Воды нету.

Они ее поотравили, немцы.

- Нет, мамаша, - говорит мне, поглядевши, - ваши ножки целы.

- Перевязали меня, и тех солдат, и нас повезли..."

Было радио.

Оно не только помогало карателям координировать их работу, оно их и веселило.

В деревне Святая Воля, Исвацевичского района, Брестской области, Авдотья Ермолович, в войну быстрая девчонка Дянка, а теперь сама уже мать, вдова с малыми неслухами, рассказывала нам про этакое веселье. Женщина плакала, вспоминая, как они, несколько малышей, спрятались в деревянном срубе пустого, почти доверху засыпанного колодезя, обросшего высоким быльняком, и слышали крик, и плач, и стрельбу наверху, в деревне, где остались их мамы, бабуси, братики и сестрички.

Немцы включили в своей машине радио, оно гремело музыкой, орало песни. Хлопчики подсадили Дянку, и она, выглянув из колодезного сруба, увидела - она до сих пор это видит, - как фашисты, одних людей постреляв, мыли в большой бадье руки, вытирали их белыми рушниками, а потом снова начинали расстреливать.

А радио их веселило...

Были самолеты.

О поединке старенькой, немощной женщины с боевым самолетом "люфтваффе" рассказывала нам Зинаида Путронок, секретарь сельсовета в деревне Берковичи, Верхнедвинского района, Витебской области. Тогда ей было девять лет, и жила она в родной деревне Волки, где и произошел тот поединок.

"...Не успели мы до этого леса доехать, как налетела вторая партия самолетов и начали жечь хаты. Какой-то жидкостью. Ворошилова бабуся, ее сын теперь в Мирском районе проживает, а тогда был на фронте, семья большая была, было семеро детей... Она осталась одна и до последнего свою хату защищала. Они три раза поджигали, а она все песком три раза тушила... Ну, потом она уже не смогла. Низко-низенько самолет спустился и подпалил. И она уже была обгоревши, сил не было, и она пошла. У нас называлася такая Старосека - лес. А деревню всю нашу спалили..."

В деревне Лозки, Калинковичского района, Гомельской области, убито 476 человек. Там против стариков, детей, женщин и всех других невооруженных, мирных людей был использован бронепоезд. 22 июня 1942 года. Это было очень удобно: лесная деревня растянулась у самой железной дороги, на автоматный выстрел от нее.

Рассказывает Катерина Даниловна Крот, которая была тогда молодой девушкой.

"...Ну, я в тот день... У меня сестра была и батька, матери не было. Мы жили втроем...

Не могу я рассказывать... (Плачет.)

Тогда я с сестрой была на работе. Стрельба открылась. Слышим: поезд идет, стрельба открылась. Мы пришли домой...

Вот характер - говорить не могу..."

Она прикусывает губу и умолкает, чтоб не расплакаться снова.

Хозяйка хаты, в которой мы сидим, Вольга Века, немного старше рассказчицы, сама пережила ту жуткую "стрельбу". Кроме того горя, общего для всей деревни, есть у нее еще и недавнее, уже только свое: погиб единственный сын. Электромонтер. Тянул высоковольтную линию, и на него упал столб. Фото веселого, бравого парня увеличено вместе с давнишним фото матери, когда она, Вольга Иосифовна, и сама была молодая, веселая. Этот сдвоенный портрет, будто снимок счастливой пары или дружных сестры и брата, висит в простенке под вышитым рушником. А хозяйка стоит, прислонившись спиной к холодной белой кафельной печке, заложив за спину руки, и на плач подруги, умудренная давним и новым горем, говорит:

- Ты не плачь. Потерпи. Надо терпеть.

О, как же он это умеет, наш народ!..

Подруга успокаивается понемногу и уже рассказывает снова:

"...Там этот конец, где людей били, уже горел полностью. Уже деревню жгли с поезда. Нас на улицу повыходило, може, человек пятьдесят...

И вот собрали нас и ведут прямо в тот огонь. Мы просимся, а они нас через улицу ведут во двор и уже там хлев подпаливают. И так мне хочется и так же мне хочется утечь!.. Один раз я попробовала. Жито было посеяно около самой улицы, дак я хотела туда, а немец заметил, крикнул и винтовку наставил. И я пошла. Идем, идем, а там, где уже они жгли, сильно много немцев видать. Дошли мы до середины, где уже мы жили, семья наша, а тут стояла хата несгоревшая и огороженная, как и надо. И подружка шла со мною. Дак она говорит:

- Давай сюда удирать!

А на эту сторону ветер клонил, дак все погорело, и садов не осталось. А иду я, може, метров десять впереди. А потом вот так оглянулась назад. Та девушка побежала сюда, а я сюда. Те два немца - они меня не заметили, и третий не заметил. Я и побежала во двор, а там уже в картошку, в жито и поползла.

А тех всех повели.

Я отползла так от деревни и лежу в жите, думаю: "Что ж они там будут с ними делать?" Правда, я далековато была от них, оттуда, где их там жгли, метров, може, четыреста, а може, и больше. Лежу я и слушаю, а их там из автоматов: та-та-та-та-та - строчат, строчат из автоматов, как завели уже в хату. Лежу я, лежу, а потом вижу: горит уже вся деревня.

А поезд так и ходил по пути: сюды-туды, сюды-туды. Как он бил по селу! Из пулеметов да из всего. Аж то жито косит!..

А я в борозде лежу. Потому что я слышала, мужчины говорили, как на войне - в ямку надо. Лежу я к пути головою, а поезд, кажется, катится в ногах. Так перепугалась, что не чувствую ничего. Лежала я, лежала, уже темнеет. Слышу: машины загудели на Василевичи. И поезд ушел. Тот, что стрелял.

Я тогда в жите встала, вернулась на свою усадьбу и покликала, може, где кто есть. А никто не отзывается, только скот ревет, да коты мяукают, да собаки лают... Куда ж деваться, куда идти?.. Пойду я заберу то барахло, что бросила, и пойду в лес.

Подхожу я туда - добро лежит, а людей нема, и уже темнеет. Встретила двоюродную сестру, и она сказала мне, что людей пожгли..."

Бронепоезд - боевая техника. Фашисты приспособили ее для убийства мирного населения.

Была и специальная техника...-

Рассказывает Дарья Гусак из деревин Костюковичи, что в тридцати километрах от Мозыря.

Люди из села были выгнаны на берег Припяти, что и в те страшные дни спокойно плыла себе в свою вечность по раздолью долины.

"...Нас, партизанские семьи, - рассказывает Дарья Нестеровна, - поставили на берегу отдельно. Мужчин и женщин отдельно. Еще у меня сестра была, с двадцать четвертого года. Мать попросила одного полицая:

- Мой дорогонький, ты моих этих девок забери куда-нибудь, все равно нам уже могила.

Дак он нас двоих взял туда, где собирали отправлять в Германию.

Как мы уже шли, дак видели: разбирали в деревне колодези, уже подготовляли их на людей... А эти душегубки, знаете, еще только подъехали. Такие они, как вот ездят наподобие кузни у нас. Из МТС. Только у этих цвет темно-зеленый, а там, как бы вам сказать, салатовый. Такие какие-то ковылюги. Их две было: одна на берегу, а другая уже тут, подъехавши к колодезю.

Они, знаете что, сидели на берегу, мужчины, их посадили в ряд по шесть человек... Один еще оглянулся так - это Гриша Адамовский, - а немец подошел и прикладом как даст сюда, по шее, дак он вот так повесил голову, и кровь пошла из носа, изо рта. И он больше не поднял головы.

У меня мать и отец остались там..."

Некий Иван Рачицкий, черная душа, помогал карателям распознавать в толпе костюковичевцев партизанские семьи и тех, кого он считал помощниками партизан.

"...Дак одних оставляли, а других выводили, - рассказывает еще одна тетка, значительно старше, Дарья Миновна Карась. - А тех, которых оставили, а потом убили, - тем говорили, что их повезут катерами. Только их не повезли катерами, а четыре колодезя напихали. Вот в этом одни мужчины, в этом одни детки. Там два колодезя - одни женщины... Они поделили их.

Как приезжала наша комиссия, русская, раскапывали. Дак тут одни мужчины. Голые, голые! Раздевали их. Отец один пришел, сына своего узнал, он наверху был, и похоронил на кладбище. Целенькие все были. непосгорбленные и ничего. Словом, они травили. Если бы кидали живьем, дак человек корчился бы, гнулся бы в воде, а то они целенькие, ровненькие. Лежали, как их побросали, так и лежали..."

Каратели старались, чтобы их работа была сделана "чисто", чтоб никто посторонний не видел. На берегу Припяти людей сажали в те "салатовые автобусы", в каждом из которых помещалось до шестидесяти человек, а по дороге их душили выхлопным газом, около колодезей хозяйственно раздевали и голых бросали вглубь. Все делалось исправно и тихо. Видела ведь Дарья Гусак, когда ее гнали мимо, как готовили колодези, видела и тот "салатовый автобус"... Видела, однако не поняла, что тут к чему, и разобралась только значительно позже, когда над теми карателями, которым не удалось удрать или замести следы, состоялся суд.

Определение "Чингисхан с телеграфами" принадлежит А. И. Герцену. В середине минувшего столетия он назвал так варваров, вооруженных не только саблями да луками, но и телеграфами, пароходами, железными дорогами, ружьями Минье и ракетами Конгрева...

Уничтожая мирное население, фашистские чингисханы пользовались еще более совершенной техникой. Были у них автоматы, мины, автомобили, радио, бронепоезда, самолеты и суперновинки, например, их изобретение - Sonderwagen - душегубка, подвижная помощница концлагерных газовых камер.

Альберт Шпеер, министр вооружения и военной промышленности "третьего рейха", отсидев двадцать лет, отмеренных ему на Нюрнбергском процессе, написал "Воспоминания". В этой книге о своем друге и фюрере он говорит так:

"Гитлер был первым, кто сумел применить технологию для целей массового уничтожения".

Сколько мук, сколько ужасающей античеловечности стоит за словами этого компетентного свидетельства!..

При перепечатывании материалов сайта активная ссылка на сайт обязательна!

Copyright © 2003-2009