РУССКАЯ АНТИСОВЕТСКАЯ ЭМИГРАЦИЯ В ЕВРОПЕ И ЕЕ УЧАСТИЕ В ВОЙНЕ ПРОТИВ СССР

Говоря о происхождении русского коллаборационизма в годы Второй мировой войны, следует иметь в виду и тот огромный потенциал для борьбы против большевизма, который являла собой русская эмиграция. Речь идет о той группе русского зарубежья, которая усматривала в начавшейся войне единственную возможность взять реванш за поражение в Гражданской войне и поэтому была готова всеми силами помогать любому врагу ненавистного режима. "Хоть с чертом, но против большевиков!" - таков был лозунг этой группы, в рядах которой оказалась самая непримиримая часть белой эмиграции.

Однако эта группа, которую еще с довоенных времен было принято именовать "пораженцами", не была единой как в тактике, так и в стратегии борьбы. Иными словами, принимая союз с гитлеровской Германией в качестве единственного средства достижения своих целей, "пораженцы" существенно расходились в вопросах близости отношений с немцами и будущего России. Так, члены эмигрантской молодежной организации Национально-трудовой союз российских солидаристов (НТС НП), ясно отдававшие себе отчет в том, что Гитлер является врагом не только СССР, но и национальной России, преследовали цель создания "третьей силы" между Германией и сталинским режимом путем осуществления агитационно-пропагандистской работы на оккупированной территории. В случае победы этого начинания, считали они, Россия сохранила бы свою целостность и суверенитет. Члены белоэмигрантских военных организаций, намеревавшиеся принять учас [71]

тие в войне против СССР с оружием в руках, верили в освободительную миссию рейха, хотя в то же время не ставили под сомнение целостность и неделимость России. Абсолютные пораженцы в лице казаков-самостийников выступали за создание собственной государственной автономии под патронажем Германии, нисколько не заботясь о будущем России как государства и допуская ее расчленение и полное или частичное лишение государственной независимости. Именно две последние группы в свете проблемы антисоветских вооруженных формирований заслуживают особого внимания.

Наиболее крупной организацией русской эмиграции правого лагеря был Русский общевоинский союз (РОВС), образованный в соответствии с приказом генерал-лейтенанта барона П.Н. Врангеля от 1 сентября 1924 г. Приказ касался реорганизации Русской армии - последнего крупного контрреволюционного воинского формирования на территории Европейской России. Покинув Крым в ноябре 1920 г. и пережив год в крайне тяжелых условиях лагерей Галлиполи, Чатталджи и Лемноса, ее части нашли, наконец, пристанище в близких по вере, языку и культуре славянских государствах - Болгарии и Королевстве СХС (Югославии), где были устроены на разного рода государственных работах. В последующие годы часть чинов армии в поисках лучшей доли переселилась в другие страны. Эти и другие группы участников Белого движения, проживавшие в Европе, США, Южной Америке, Китае и иных регионах, также вошли в состав РОВСа на правах отделов. К 1937 г. Союз включал 13 отделов и подотделов, насчитывавших в общей сложности около 30 тыс. человек.

Главными подразделениями РОВСа были следующие: I отдел - Франция, II - Германия, III - Болгария, IV - Югославия, V - Бельгия, VI - Чехословакия. В состав отделов входили воинские союзы - организа [72] ции, объединяющие личный состав бывших соединений и частей белых армий, военно-учебных заведений. Во главе каждого структурного подразделения стоял штаб во главе с соответствующим начальником. Члены РОВСа именовались чинами, а внутренний распорядок союзов сохранял в себе черты регулярной армии. В организации поддерживалась строгая субординация и армейская дисциплина. Основная цель, поставленная перед РОВСом Врангелем и его преемниками, заключалась в сохранении ядра Белой армии, оказавшейся после Гражданской войны в эмиграции. В решающий момент это ядро предполагалось снова реорганизовать в кадровую армию, способную в грядущем столкновении с большевиками стать важным военным, а главное - политическим фактором.

РОВС доставлял немало забот советским спецслужбам уже самим фактом своего существования. Об этом свидетельствуют непрекращавшиеся попытки ОГПУ- НКВД внедрить в ряды Союза свою агентуру и охота чекистов на руководителей организации. В 1928 г. при невыясненных обстоятельствах скончался П.Н. Врангель. Два его преемника - генералы А.П. Кутепов и Е.К. Миллер - были похищены советскими агентами соответственно в 1930 и 1937 годах. Четвертым председателем РОВСа стал бывший командир Донского корпуса генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов, однако он пробыл на этом посту недолго: в марте 1938 г. из-за скандала, связанного с разоблачением его сына Николая как агента НКВД, Абрамов был вынужден уступить свое место генерал-лейтенанту А.П. Архангельскому.

Эти удары, равно как и уход части активных чинов в политику, подорвали силы организации, в результате чего к началу Второй мировой войны РОВС являл собой довольно жалкое зрелище. Средний возраст старших офицеров, принимавших активное участие в Гражданской войне в России, неумолимо приближался к 60 годам, младшие офицеры и нижние чины, которым в 1920 г. было 20-25 лет, в основной своей массе давно уже фактически отошли от дел, занятые решением личных проблем, эмигрантская молодежь в большинстве [73] своем мало интересовалась "делами давно минувших дней", и идеи Белого движения были ей глубоко чужды.

Деятельность организации фактически замерла. По мнению самих старших офицеров РОВСа, уже в конце 1930-х годов организация существовала только на бумаге: исправно велось делопроизводство по "учету кадров" в отделах, переписка между высшими чинами, собирались членские взносы, которые, как правило, шли на содержание самих же начальников отделов, и т. п. Смысл существования РОВСа для военной эмиграции свелся фактически к чисто психологической поддержке русских военных в изгнании: собрания союзов на местах давали возможность общения соотечественникам в чужой для них стране, возможность обмена информацией, о которой не сообщали печатные издания эмиграции, возможность возвращаться в свое прошлое и на время забыть о насущных проблемах. Военным эмигрантам была нужна надежда и вера в свое "особое предназначение" спасителей России от чуждого ей "ига большевиков". И эту глубочайшую уверенность в своем "предназначении" им удалось пронести через долгие годы вполне мирной жизни в эмиграции, полной скорее борьбы за выживание, чем за свои политические убеждения.

До середины 1930-х годов русские военные за рубежом не занимались разработкой политических программ. Они считали своей главной задачей сохранить имеющиеся и воспитать новые армейские кадры для борьбы с большевизмом. Генерал Врангель даже издал специальный приказ № 82, запрещавший чинам РОВСа вступать в политические организации. Это было сделано во избежание размолвок, которые могли возникнуть между монархистами и лицами, стоявшими на позициях непредрешенчества, а также внутри монархистских рядов. Однако со временем запрет на членство в политических организациях и занятие политической деятельностью потеряли всякий смысл, так как РОВС уже не являлся армией и не мог должным образом обеспечить неукоснительное выполнение этого приказа.[74]

Активная работа русских военных эмигрантов по составлению проектов государственного обустройства России началась со второй половины 30-х годов. В это время стали создаваться уже не просто военные, а военно-политические организации. В 1935 г. - Российское национальное и социальное движение (РНСД) во главе с полковником Н.Д. Скалоном, в 1936 г. - Русский национальный союз участников войны (РНСУВ) под руководством бывшего начальника Дроздовской дивизии генерал-майора А.В. Туркула. Последний добился наибольших успехов. К 1939 г. отделы РНСУВ существовали во Франции, Бельгии, Чехословакии, Югославии, Греции, Албании, Аргентине и Уругвае. Союз представлял собой довольно мощную организацию и главной своей задачей считал политическую подготовку к деятельности в России. На страницах печатных органов РНСУВ: газеты "Сигнал", журналов "Военный журналист" и "Всегда за Россию" - постоянно публиковались материалы программного характера. "Непредрешенчество, - писал "Военный журналист", - страшное зло, главным образом потому, что оно избавляет его сторонников от обязанности продумать, разработать и сформулировать основные вопросы будущего государственного устройства России".

Союз избрал себе лозунг: "Бог, Отечество и Социальная справедливость". Руководители РНСУВ признавали, что события 1917 года были именно революцией, а не просто бунтом, то есть были вызваны объективными причинами. Из этого делался вывод, что к прошлому возврата нет, реставрация старого режима невозможна и следует вести борьбу за новую Россию. Члены Союза полагали, что либерализм и демократия с их парламентаризмом тоже "отжили свои век". "Сейчас на смену им пришли новые веяния, новые течения... Мы должны взять, и мы возьмем от нового все, что в нем хорошо и полезно, но переделаем это на русский лад..." [75]

При этом утверждалось, что "единственным строем, подходящим для России, была и будет монархия".

В августе 1938 г. в связи с требованием нацистских властей о недопустимости деятельности на территории Германии организаций, подчиненных зарубежным центрам, из РОВСа в независимую от него организацию был выделен его II отдел во главе с генерал-майором А.А. фон Лампе. Новая организация стала называться Объединением русских воинских союзов (ОРВС) и была во всех отношениях подчинена Управлению делами русской эмиграции (УДРЭ) в Германии, возглавляемому генералом В.В. Бискупским. В мае 1939 г. по причинам, связанным с изменением политической карты Европы - поглощением Германией Чехии, - из РОВСа был выделен VI отдел (Чехословакия), преобразованный в Союз русских воинских организаций (СРВО) и вошедший в ОРВС в качестве его Юго-Восточного отдела.

К маю 1941 г. на подконтрольной Германии территории оказались четыре из шести европейских отделов РОВСа и фон Лампе, чья штаб-квартира находилась в Берлине, было гораздо проще связываться с ними, чем отрезанному от всего мира в Брюсселе в условиях германской оккупации председателю РОВСа генералу Архангельскому. Последний в связи с этим обратился к фон Лампе с письменной просьбой временно взять в свое ведение V (бельгийский) и IV (югославский) отделы РОВСа в дополнение к бывшим II (германскому) и VI (чехословацкому) отделам3. Несмотря на то что германские власти отказались санкционировать это переподчинение, объединение фон Лампе стало до конца войны центром русских военных организаций на территории Германии и оккупированных ею стран.

Другую значительную группу антисоветской эмиграции в Европе представляло собой казачество, сосредоточенное главным образом на территории славян [76] ских государств, таких, как Болгария, Югославия и Чехословакия. Казакам, как наиболее сплоченной части русской эмиграции, удалось в большей степени, чем кому бы то ни было, сохранить за рубежом свой особый мир, свою войсковую организацию и традиции. Несмотря на численное сокращение на протяжении последних двадцати лет как за счет естественной убыли, так и за счет перемещения в другие страны (главным образом во Францию и США) или возвращения части казаков на родину, эмигрантское казачество продолжало оставаться одной из самых крупных и политически активных групп русского зарубежья.

Для казачьей эмигрантской среды на протяжении проведенных вдали от родины двух десятков лет были очень характерны мессианские настроения и ощущение собственной избранности. Многие из тех, кто в 1920-1922 гг. покинул свои земли, считали себя единственными наследниками казачьей славы, традиций, того казачьего мира, который был фактически уничтожен или находился на грани уничтожения в советской России, и верили, что возрождение казачества, его воскресение может исходить только от них.

При этом в рядах эмигрантского казачества не было единства. В то время как большая часть казаков, группировавшаяся вокруг своих официальных лидеров - атаманов Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск за границей - генералов М.Н. Граббе, В.Г. Науменко, Г.А. Вдовенко и Н.В. Ляхова, традиционно связывала свое будущее с будущим освобожденной от власти большевиков России, то количественно меньшая, но политически более активная их часть находилась под влиянием групп ярко выраженной националистически-сепаратистской ориентации, таких, как созданный в середине 1930-х годов "Казачий национальный центр" (КНЦ), отстаивавших идею создания независимого казачьего государства - "Казакии", которое включило бы в себя территории всех казачьих областей - "от Сана и до океана".

Уже в 1936 г. устами одного из своих идеологов казака-калмыка Шамбы Балинова самостийники заявили [77] о том, какую сторону они примут в будущей войне: "Казаки-националисты давно на эти вопросы имеют свой ответ: всегда и при всех случаях быть с теми, кто против Коминтерна, против большевиков, против марксизма, идти единым фронтом с угнетенными народами, в братском союзе с ними добиваться освобождения и возрождения казачества..."

Своими союзниками в борьбе за независимость самостийники объявили украинцев и кавказских горцев, поскольку Украину и Северный Кавказ предполагалось целиком включить в состав будущей "Казакии". Главным же врагом казачьей независимости, наряду с коммунистической диктатурой, считался весь русский народ, которому, как утверждали лидеры националистов, уже по самой его природе присущи имперские амбиции. Не располагая большим влиянием в казачьих массах, самостийники проявляли бурную политическую активность, вызывавшую большое беспокойство войсковых атаманов, авторитет которых ставился националистами под сомнение.

Однако при всем антагонизме самостийников и "еди-нонеделимцев" на первом плане и для тех, и для других была все же острейшая непримиримость к большевизму, ставшая главным критерием их выбора в начавшейся между Германией и Советским Союзом войне, которая связывалась в их надеждах и чаяниях с возрождением былой казачьей вольности и скорым возвращением в родные края.

Следует отметить, что незадолго до начала войны между Германией и СССР русская белая эмиграция успела получить определенный опыт формирования воинских частей из бывших красноармейцев. Речь идет о советско-финляндском конфликте 1939-1940 гг., который, как и только что закончившаяся гражданская война в Испании, был воспринят наиболее непримиримой ее частью как реальная возможность продолже [78] ния вооруженной борьбы против большевизма. Активным участником этих событий стал бывший технический секретарь Политбюро ЦК ВКП(б) Б. Бажанов, бежавший из СССР в 1928 г. 15 января 1940 г. он встретился с главнокомандующим финской армией маршалом К.-Г. Маннергеймом, который дал санкцию на формирование из военнопленных антисоветских частей. Позднее, объясняя цель своих действий, Бажанов писал: "Я хотел образовать Русскую Народную Армию из пленных красноармейцев, только добровольцев; не столько чтобы драться, сколько чтобы предлагать подсоветским солдатам переходить на нашу сторону и идти освобождать Россию от коммунизма. Если мое мнение о настроениях населения было правильно (а так как это было после кошмаров коллективизации и ежовщины, то я полагал, оно было правильно), то я хотел катить снежный ком на Москву, начать с тысячей человек; брать все силы с той стороны и дойти до Москвы с пятьюдесятью дивизиями".

Для проведения эксперимента был предоставлен один из лагерей военнопленных, в котором находилось около 500 человек рядового состава - представители различных национальностей в возрасте от 20 до 40 лет. В своих воспоминаниях Бажанов утверждал, что когда он прибыл в этот лагерь в январе 1940 г., то большинство из военнопленных выразили готовность с оружием в руках бороться с советским режимом и все поголовно были настроены антикоммунистически. Аналитическая статья в органе РНСУВ "Военный журналист" характеризовала настроения красноармейцев несколько в ином тоне, хотя базировалась, по всей видимости, на результатах исследования, проведенных Бажановым.

"Было выяснено, что четверть состава красноармейцев боится не только опасностей войны, но и вообще всего. Вторая четверть представляла собою ненадежный молодняк, который тоже не сочувствовал советской власти или, вернее, был ею недоволен, но не пред [79] ставлял себе, что ей можно себя противопоставить. Старшие красноармейцы им говорили, что до большевиков жилось лучше, и эта молодежь им верила, но была совершенно пассивна. Таким образом, половина красноармейцев была трудна для пропаганды, и потребовалось бы много времени, чтобы их привести в соответствующее состояние и создать соответствующее настроение. Третья четверть была согласна безоговорочно и немедленно драться против коммунистов. И, наконец, последняя четверть готова была идти против Советов, при условии постоянного политического влияния".

После недели тщательной работы Бажанов начал отбор в так называемый "русский народный отряд" для действий в тылу Красной Армии. При малейшем колебании в отношении той или иной кандидатуры она отклонялась. В результате из 500 человек было отобрано 200. В ходе изучения настроений среди военнопленных эмигрантские аналитики сделали вывод, что около четверти личного состава Красной Армии верны режиму советской власти, - "прежде всего это летчики, танкисты и прочие техники". В них "народные партизаны" готовы были стрелять, но в простых красноармейцев - отказывались, утверждая, что "они такие же, как мы", и надеялись справиться с ними убеждением.

Помощь в формировании отрядов Бажанову оказывали представители РОВСа в Финляндии. Когда бывших красноармейцев спросили о том, кого бы они хотели видеть своими командирами, белых или красных офицеров, то те единодушно высказались за белых, так как они не могли перейти на сторону красных. Из 6 офицеров-эмигрантов, отобранных для.командования отрядами, 5, по отзывам Бажанова, оказались блестящими. Между ними и партизанами, которые стали называть себя "народоармейцами", установились доверительные отношения. Установленное обращение к офицеру было "гражданин командир".

До конца войны было подготовлено несколько под [80] разделений, которые приняли участие в боях. Так, один отряд численностью в 30 бойцов пробыл на фронте в течение 10 дней, и за это время к ним присоединилось около 200 распропагандированных красноармейцев. Отсюда был сделан вывод о правильности оценки настроений красноармейцев и применяемой тактики действий, а также о необходимости подготовки в условиях эмиграции технических военных специалистов, так как "спецы", находящиеся в Красной Армии, в большей степени проявляют лояльность к режиму. Опыт организации антисоветских вооруженных формирований из военнопленных обсуждался на собраниях членов эмигрантских военных организаций и на страницах периодических изданий; Однако его использование в новых условиях уже не дало таких результатов, ибо характер войны между СССР и Германией был совершенно иным.

Весной 1941 г. близкая война с Советским Союзом не была уже секретом для эмигрантских военных организаций. Многие их представители имели личные связи в военных и партийных кругах гитлеровского рейха. Эти связи активно использовались как для получения информации, так и для лоббирования инициатив, связанных с вопросом участия эмигрантов в войне против СССР. Незадолго до начала гитлеровского похода на Восток, 21 мая 1941 г., генерал фон Лампе обратился с письмом к главнокомандующему сухопутных сил вермахта фельдмаршалу В. фон Браухичу, в котором выразил уверенность, что в предстоящем столкновении "доблестная германская армия будет бороться не с Россией, а с овладевшей ею и губящей ее коммунистической властью совнаркома", и предоставил себя и свое Объединение в распоряжение германского Верховного командования с тем, чтобы "дать возможность принять участие в борьбе тем из чинов его, которые выразят свое желание это сделать и физически окажутся пригодными". [81]

Сразу же после начала войны против СССР фон Лампе установил связь с начальниками III и IV отделов РОВСа в Болгарии и Югославии, объединявших наиболее многочисленную часть солдат и офицеров армии Врангеля, и получил от них сообщение о том, что они присоединяются к его решению и выражают готовность действовать сообща. Одновременно на имя фон Лампе поступило множество заявлений от руководителей и рядовых членов Объединения, а также от военнослужащих, до той поры в нем не состоявших, которые изъявляли готовность предоставить свои силы в распоряжение германского командования для борьбы против общего врага и принять участие в этой борьбе наравне с добровольцами из Бельгии, Дании, Испании и других стран Европы. В связи с этим генерал объявил начальникам отделов, что Объединение "является в какой-то степени мобилизованным", и призвал их приложить все силы для сохранения своего личного состава "в настоящем его виде", который был предложен германскому командованию.

Преобразованный в "Казачье национально-освободительное движение" (КНОД), КНЦ не преминул в день начала войны особой телеграммой в адрес германского правительства выразить "радостное чувство верности и преданности" и предоставить себя и все свои силы в распоряжение фюрера для борьбы против общего врага. В телеграмме выражалась также уверенность в том, что "победоносная германская армия обеспечит восстановление казачьей государственности". Представитель КНЦ в Берлине передал особый меморандум послам Италии и Японии. Приветствия в связи со вступлением в борьбу "с жидобольшевизмом" были направлены правительствам Финляндии и Румынии. В Берлине, Праге и других местах рассеяния казаков националисты устраивали многолюдные собрания с участием представителей германских властей. Состоявшееся 29 июня [82] в Берлине собрание приняло от имени всего казачества решение: стать в ряды "бойцов против Советов" за освобождение своей "Казачьей Родины".

Используя искренние чувства многих тысяч простых казаков и их семей, которым начавшаяся война казалась предзнаменованием скорого возвращения на родину, КНОД и другие экстремистские группировки приступили к формированию казачьих частей для борьбы с большевиками. "Казачье национально-освободительное движение" объявило себя единственной силой, которая "ведет и организует открытую борьбу всего казачества против поработителей и угнетателей нашей Казачьей Родины", и призвало всех казаков, "которые считают своим священным долгом, своей гражданской обязанностью участвовать в борьбе с жидобольшевизмом", стать в свои ряды. Заявляя о том, что "сейчас не время и не место ссорам и обидам", что "сейчас не должно быть и не будет ни казаков-поповцев (сторонники генерала П.Х. Попова, избранного самостийниками донским атаманом. - С. Д), ни казаков-граббовцев и т. д.", а "должны быть и будут только казаки, казачьи казаки, борющиеся с Советами за освобождение многострадального нашего родного казачьего народа", КНОД открыто претендовало на роль лидера всего эмигрантского казачества и в качестве такового преподносило себя германским властям.

Роль общеказачьего лидера оспаривали представители "законной" атаманской власти. В своих меморандумах они утверждали, что "войсковые атаманы являются не только носителями действительной власти над эмигрантским казачеством, но все время поддерживают тайную связь с казачьим населением оставленных территорий" и по возвращении на родину "вступят в управление при полной поддержке всего оставшегося казачьего населения", что "сохраненный и обновленный ими за границей административный аппарат не [83] медленно начнет отправлять свои обязанности и быстро восстановит порядок и нормальное течение гражданской и экономической жизни", в то время как их конкуренты-самостийники "малочисленны, по личному составу слабы и неавторитетны и не обладают ни аппаратом, ни административной опытностью", а их попытка "будет попыткою дилетантов", исполненной "ошибок, которые повлекут ненужные жертвы и не приведут к быстрому установлению порядка и нормальной хозяйственной деятельности".

В среде казачьей эмиграции шла активная разработка проектов восстановления казачьих войск. Одним из них была программа восстановления Войска Донского, созданная усилиями штаба донского атамана М.Н. Граббе в Париже2. Составители программы исходили из предпосылки, что "свойства казачества не могли исчезнуть бесследно за какие-нибудь двадцать лет", а "нынешнее поколение донской молодежи не потеряно для созидательной конструктивной работы в новых условиях". Осуществление же всех необходимых мер, по их мнению, должно было принадлежать "устойчивым и патриотическим элементам казачества", ушедшим в эмиграцию и благодаря этому сохранившим воинские части и административный аппарат Войска Донского.

Высшая власть в Донской области, согласно проекту, должна была принадлежать войсковому атаману, который организует управление по двум принципам: областная - войсковая власть - по назначению, а власть на местах - по избранию. Предполагалась отмена всех ограничений, связанных с вероисповеданием ("кроме иудейства"). В области экономики планировалось преобразовать колхозы и совхозы в сельскохозяйственные трудовые артели с последующей их ликвидацией, отменить государственную монополию на торговлю, восстановить права частной собственности на мелкие и средние земельные владения. Для поддержания поряд [84] ка предполагалось формирование охранных полков и сотен, преимущественно из казаков, вернувшихся из эмиграции.

В осуществлении изложенных мероприятий предполагалось действовать рука об руку с кубанскими и терскими казаками, на землях которых они также могли быть применены. Основные задачи на первом этапе заключались в подготовке кадров войсковой администрации, командного состава охранных полков и в выработке планов подлежащих осуществлению мероприятий. Для этого считалось необходимым выяснение качественного и количественного составов эмигрантского казачества и установление контакта с крупными группами казаков, разместившимися на Балканах. Речь шла не более и не менее как о планомерном и организованном возвращении всего казачества в родные края.

Однако воинственный пыл белой эмиграции был быстро погашен германскими властями, не желавшими делить свою, казавшуюся уже близкой победу с кем бы то ни было. Всякие отдельные выступления, декларации, заявления, как "вызывающие недоумение и недовольство" у германских властей и сеющие смуту в среде эмигрантов, приказано было прекратить. Генерал Краснов, совсем еще недавно выражавший бурный восторг по поводу происходящего, теперь был вынужден сдерживать "благие порывы" казачества, разъясняя смысл текущих событий. 14 июля 1941 г. в письме атаману Общеказачьего объединения в Германской империи генерал-лейтенанту Е.И. Балабину он писал о невозможности казаков-эмигрантов как бы то ни было влиять на будущее России и казачества, отрицал само существование политических целей у казаков, поскольку последние были рассеяны и разобщены, а их атаманы лишены всякой возможности действовать. Что же касается перспектив решения казачьего вопроса, то здесь он напоминал* что "Германия, но не русские беженцы, не "украинцы", не казаки ведут кровопролитную войну и нам нужно терпеливо ждать, чем она кончится, и лишь тогда мы увидим, будем ли мы призваны немцами или тем новым правительством, которое образуется в Рос [85] сии и заключит мир с немцами и, если будем призваны, то на какую работу". В заключение Краснов призывал Балабина и других атаманов "успокоить" казаков и ждать скорого разрешения событий.

Что же касается участия русских эмигрантов в боевых действиях, то в официальном ответе главнокомандующего сухопутных войск вермахта генералу фон Лампе, полученном последним 17 августа 1941 г., содержалось краткое уведомление в том, что "в настоящее время чины Объединения не могут быть применены в германской армии". В тот же день фон Лампе выпустил приказ по Объединению, в котором ознакомил своих соратников с ответом германского командования. "На этом основании, - продолжал он, - я считаю, что чины Объединения не связаны более в своих решениях принятым мною на себя от лица всего Объединения обязательством" и поэтому предоставляю каждому из них право в дальнейшем осуществить свое стремление послужить делу освобождения Родины - путем использования каждым в индивидуальном порядке предоставляющихся для сего возможностей (занятие должностей переводчиков в германской армии и ее тылу, поступление на почту и т. д.)..."2 При этом фон Лампе не покидала надежда, что немцы рано или поздно будут вынуждены обратиться за помощью к русским эмигрантам и тогда последним удастся осуществить свои стремления - принять участие в войне против СССР с оружием в руках. В связи с этим генерал отдал распоряжение всем начальникам групп вести учет чинов, поступивших на ту или иную службу, а всем чинам поддерживать с ними связь.

Управляющий делами русской эмиграции в Германии генерал В.В. Бискупский так прокомментировал решение германского Верховного командования: "Вопрос о предоставлении права русской национальной эмиграции в целом принять участие в разворачиваю [86] щихся событиях на нашей Родине в настоящий момент не считается актуальным, и решение его откладывается до окончания войны на Востоке. Отдельные же эмигранты, желающие принять участие в событиях на Востоке, могут приниматься лишь в том случае, если отдадут свою работу пока исключительно интересам германской государственности и будут при этом удовлетворять предъявляемым властями условиям"1. В личной встрече с фон Лампе Бискупский предложил начальнику Объединения русских воинских союзов "спокойно, без всякой критики, сохраняя единство и дружеские взаимоотношения, терпеливо ожидать решения вопроса, занимаясь своей повседневной работой, и тем самым сберечь как свое собственное положение, так и положение всей национальной эмиграции, проживающей в Германии".

Но тысячи белоэмигрантов не могли "терпеливо ожидать" и всеми силами рвались в бой с заклятым врагом. Многим из них удалось принять участие в войне на стороне Германии в качестве переводчиков, специалистов военно-строительных и транспортных организаций (Тодта и Шпеера), инструкторов для работы с военнопленными красноармейцами, из числа которых германское командование формировало охранные и антипартизанские части. Набором на Восточный фронт ведали Управления по делам русской эмиграции в Германии и Франции. Так, по сообщению уполномоченного по делам русской эмиграции во Франции Ю.С. Же-ребкова, он, совместно с начальником I отдела РОВСа генералом профессором Н.Н. Головиным, зарегистрировал более 1,5 тысячи офицеров, изъявивших желание безоговорочно участвовать в борьбе с большевизмом.

Из этого числа на фронт было отправлено сначала около 200 эмигрантов, которые получили специально [87] придуманную для них форму, напоминавшую форму старой русской армии. Немецкое фронтовое командование было довольно ими, многие из них были награждены знаками отличия за храбрость. Однако уже с июня 1942 г. по требованию гитлеровской ставки отправка офицеров-эмигрантов на Восток прекратилась, а в соответствии с директивой Верховного командования вермахта № 46 от 18 августа того же года участие эмигрантов, равно как и представителей старой интеллигенции, было строго запрещено и белые офицеры, за очень редким исключением, были отозваны с фронта.

Источник: С.И.Дробязко. Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил. 1941-1945. Москва, ЭКСМО, 2005.

При перепечатывании материалов сайта активная ссылка на сайт обязательна!

Copyright © 2003-2009